— Скажи, пожалуйста. Я не откажу тебе от дома. Мне с тобой хорошо.
— Ты уязвлена. Не так складывается, как ты ждала. Что делать, не знаешь, и твоя беспомощность тебя разрушает. Кроме того, ты не можешь решить и ещё один вопрос, какой, не знаю.
— Ты не психолог, ты — цыганка. Откуда ты всё это знаешь?
Яков пожимает плечами:
— Если бы я был цыганкой, как ты говоришь, или ясновидящим, я увидел бы, что у мамы кто-то есть. С тобой всё просто. Уязвлённость, обида, раздражение — в лице, углы губ опущены. Цветы и письмо свидетельствуют о чём-то важном для тебя, но ты растеряна.
— Попробуй блинчики с творогом. Вкусные.
— Мама делала?
— Мама. Не грусти, Яков. Ты совсем ещё молодой, и вполне вероятно, на твоём пути ещё появится замечательная женщина.
— Конечно. Обязательно. Передай маме привет и моё восхищение блинчиками. Женщины у меня есть всегда. Но, как ты понимаешь, мы говорим о твоей маме, она человек особенный. Спасибо за откровенность. Я всё равно хочу попросить её помочь мне с экспериментом.
— Мама будет очень занята. Она поступает в аспирантуру, у неё школа с учениками и — лаборатория.
— Что за лаборатория?
— В аспирантуре и лаборатории она будет заниматься тем, чем хотела заниматься в юности.
— Ты очень сердишься на меня?
— За «уязвлена», за «беспомощность», за «шипы»? Нет, я не откажу тебе от дома. Я договорила за тебя. Я — эгоистична, недобра, я — самодур. Всё это правда. И, несмотря на свои пороки, я люблю правду Ты — мой друг с этого дня. Годится?
— Годится. Я очень рад. У меня пока не было подружки, с которой я откровенен.
Мы давно стоим около двери, взявшись за руки.
С нами рядом, между нами — Люша. Целая жизнь, наверное, понадобится мне, чтобы искупить вину моего отца перед ней.
— И, может быть, ты так же откровенно, как я тебе, когда-нибудь расскажешь о своих проблемах и о своих планах, — говорит Яков.
Я сжимаю его руки и едва слышно произношу:
— С нами Люша, так?
Яков бледнеет.
— Ты её брат, значит, и мой брат, так?
Яков обнимает меня, и мы стоим и стоим.
— Желаю тебе поступить, — говорит мне на прощанье Яков.
Экзамен я сдала блестяще, мои пробелы никак не проявились. Приятель Якова, улыбающийся очкарик, слушал мою трескотню не прерывая, а я, по совету Якова, вываливала ему всё, что знала: просто пересказывала мамины лекции. Стрекотала я ровно двадцать минут, после чего очкарик вписал в мой экзаменационный лист высший балл и сказал:
— Блестяще!
На ступеньках лестницы перед нашей с мамой квартирой сидел Виктор.
Он встал, увидев меня, молча, следом за мной, вошёл в квартиру и сказал:
— Дай мне, пожалуйста, чаю и сядь, я пришёл исповедаться перед тобой.
Я молча поставила перед ним чай.
Он молча выпил. И, когда я села, встал:
— Так мне легче. Я спал с Вероникой. Несколько раз. Я люблю только тебя и буду любить всю жизнь, но, что будет со мной дальше, не знаю. Вероника любит меня. Не успеваю войти в дом, она вцепляется в меня. Вот смотри. — Он отвёл ворот рубашки, и я увидела десять синих полос от Вероникиных пальцев.
— Сядь, пожалуйста. Как относятся к тебе её родители?
— Прямо в точку. Конечно, ещё и в них дело. «Сынок» да «сынок». Однажды прихожу, а ее мать — плюх передо мной на колени прямо в передней. «Комната у тебя есть, — говорит, — живи, ради Бога, дома. Служить буду, кормить буду, детей растить буду. Только не уходи». С ума они все сошли от горя!
— Ты пришёл ко мне за советом — переезжать к ним или нет?
— Не за советом, за разрешением. Я, Поля, не сплю ночей, не готовлюсь к экзаменам. У меня через два дня первый. Я разорван: ты и она. Она — беспомощный ребёнок, которому я нужен. Не от мира сего. Тебя люблю больше жизни. Люблю в тебе всё: самостоятельность, обиду на меня, твою боль, твою индивидуальность, нашего не родившегося сына. Я знаю, перед тобой большое будущее. Я знаю, ты очень талантливый человек. Я так люблю тебя!.. У меня всё время сердце болит, как нарыв. Я предал тебя.
— Не предал. — Теперь встаю я и смотрю, не видя, в окно. — Ты меня не предал. И ты близкий мой человек. И, может быть, я обращусь к тебе с просьбой.
Конечно, предал, и я хочу убить его сейчас.
— С какой просьбой? Я готов выполнить любую. Я сделаю для тебя всё!
— Не сейчас, потом. А теперь иди, мне нужно привыкнуть к тому, что ты женишься.
— Но я не женюсь.
— Ты женишься, Витя, потому что Вероника — из тех женщин, на которых только женятся, с ними так просто спать нельзя. И ты сделаешь правильно, если женишься на Веронике.
— Я хочу жениться только на тебе.
— Как ты думаешь, с точки зрения Высшего Замысла, ты встретился с Вероникой случайно или не случайно? Молчишь. И молчи. Ты встретился с Вероникой не случайно. Ты искупаешь тем самым свою вину передо мной — спасаешь другого человека.
— Я хочу спасать тебя.
— Меня ты спасти не можешь, потому что ты — причина моей второй жизни, этой… Ты ведь понимаешь… я была одним человеком до насыпи, сейчас — другой.
— Ты была кроткая, робкая, добрая…
— А теперь я — стерва и злая и никому не позволю властвовать над собой. Вопрос можно поставить так: что лучше — кроткая, но с рабской психологией, или стерва?
— Прости меня, — тихо сказал Виктор. — Прости, если можешь. Мне так больно, что я сломал тебя, что надругался, что твою душу…
— Успокойся. Я себе больше нравлюсь сейчас. Приходи ко мне почаще. А сейчас я очень хочу спать. Я не спала две ночи.
Глава одиннадцатаяАнгелина Сысоевна позвонила, когда я вернулась с последнего экзамена.
— Ты не знаешь, что происходит с Виктором? Его никогда нет дома. Сестра понятия не имеет, где он ночует, где проводит дни. Он является раз в неделю. На её вопросы отвечает — «всё в порядке», говорит, что готовится к экзаменам.
— Я знаю, где он и что с ним, он скоро женится. Женщина — необычная, умная, образованная. Ему с ней будет интересно и хорошо.
— Этого не может быть, он любит только тебя.
— Он любит меня. Но он любит ещё и её. Её нельзя не любить.
Разговоры мамы с Вероникой, выступление Вероники на женском собрании, сцена у нас дома… я говорю медленно, со стороны снова вижу то, о чём говорю.
А потом мы молчим.
— Вы здесь? — наконец не выдерживаю я.
— Тебе… тяжело?
