Следует хорошо уяснить, что в некоторых местах время способно течь очень по-разному. Какое свойство местности управляет текстурой самого времени в его пределах? Хотелось бы увидеть развернутое исследование о том, как течет время в разных местах. Подобное исследование завершилось в прошлом году в Бостоне. (Для тех, кто не ознакомился с этой работой, сообщаем: большинство жителей Бостона отмечали ощутимое замедление времени между десятью часами и десятью семнадцатью.) Идет ли речь о некоем свойстве эпохи или, скорее, об образе жизни, приводящем к сходному ощущению времени? Это нам еще предстоит установить.
София Тимс. Раздумья о поездке к Жуткому морюДождь внезапно перестал, в долине воцарилась тишина. Единственный звук шел от реки – та продолжала реветь, неся к югу вздувшиеся от дождя воды. Фен Карвер стоял на подтопленном берегу, задумчиво глядя на стремнину. Его ждали войска. Теперь, когда расступились тучи, стало видно, что их составляли группы воинов, собравшиеся со всех Территорий.
София посмотрела на гребень холма. Колдовского вихря больше не было видно. Может, унесся куда-то, может, попросту рассосался. На земле остался только ожог, оставленный внутренней молнией смерча. Войска Нового Запада уже уходили, маршируя по дороге прочь из долины. Тео и Казанова наблюдали за их отбытием. Тео тяжело опирался на руку друга – теперь, когда все отгремело, силы совсем оставили его.
Воздух становился теплее, над землей заклубился серый туман. Скоро он покрыл долину сплошным одеялом, пряча клетку Дурман и грязную истоптанную землю.
София всем существом ощущала перемену, происходившую вокруг. Словно бы кто-то огромный глубоко, с облегчением выдохнул. Древний знал: опасность миновала. Черепашья долина спасена. В нее вернулись мир и покой.
Казанова, София и Тео держались немного поодаль, наблюдая за воссоединением Горькослада и Дурман. Девочка прижималась к плечу брата, тот обнимал ее и что-то нашептывал вполголоса. Рассказывал сестре, как они сейчас покинут долину и поедут пожить у Дымки. Как напишут в Бостон, чтобы узнать о судьбе деда и матери…
София смотрела на них, испытывая странную смесь радости и печали. С одной стороны, она остро чувствовала то же облегчение, что отражалось на их лицах. С другой – их воссоединение болезненно напоминало о том, с чем неминуемо придется иметь дело ей самой. Когда все кончится, она войдет в рощу, и там либо окажутся, либо не окажутся Минна и Бронсон. Все знаки вели Софию именно туда; более идти было некуда.
«Если я и там их не найду, – думалось девочке, – то и нигде больше не найду!»
Отвернувшись от Горькослада с Дурман, она посмотрела на зеркалоскоп, который все еще держала в руке. Осторожно спрятала прибор в сумку…
– Зеркалоскоп заставил его помедлить, – сказала она Тео и Казанове. – Но без депеши из Бостона этого бы не хватило.
– Верно, – сказал Казанова. – Но если Григгс хоть сколько-нибудь похож на меня, впечатления от военных видений задержатся у него надолго. Может, навсегда. И уж точно повлияют на то, как он станет думать и действовать дальше! – Казанова указал вверх, туда, где двигались вдаль войска Нового Запада. – То, что мы видели сегодня, лишь первый шаг. Однако от тех картин так просто не отделаешься. Они будут действовать еще долго…
Тео взял руку Софии, сжал ее. Криво улыбнулся:
– Бораго небось очень впечатлится. И Шадрак, когда мы ему расскажем.
София улыбнулась в ответ.
– Наверно, – сказала она. – На самом деле это ведь Шадрак войну остановил. – Вынув из кармана мятую записку, она показала синий штемпель – официальную печать министерства сношений с сопредельными эпохами. – И двенадцать голубей отправил! Чтобы новости точно дошли!
– Идемте, – сказал Горькослад, подходя к ним в обнимку с сестрой. Сзади тяжело переступал Нош, голуби так и сидели у него на рогах. – Мы готовы войти в рощу. И тебе надо идти первой, София.
Тут она поняла, что, сама того не замечая, держалась спиной к роще красных деревьев. Глубоко вздохнув, София повернулась к ней лицом.
– Что ж, – решительно сказала она. – Если вы готовы, то и я тоже.
Они пошли вперед, постепенно прекращая все разговоры. По мере приближения София старательно отрешилась от того, что могло ждать ее в роще, предпочтя наблюдать за тем, что ее окружало.
Таких древесных стволов она еще не видала. Они казались выше окрестных холмов и очень напоминали красные деревья, о которых рассказывала Златопрут. Кора была цвета старинного кирпича. Стоя у входа в рощу, София задрала голову, но не смогла рассмотреть вершин, растворявшихся в солнечном свете. Между пологими кочками, заросшими клевером, вилась земляная тропинка, основания стволов тонули в густом папоротнике. Яркая зелень клевера, темный багрянец стволов, яркая синева утреннего неба… Роща сияла, переливаясь бриллиантами влаги.
Тео чуть подтолкнул Софию вперед, и она ступила на тропку. София медленно шла, завороженная тишиной в роще. Молчание казалось намеренным, словно за людьми, затаив дыхание, следила сама роща. Следуя извилистому пути, они обошли дерево столь громадное, что и десять человек, взявшись за руки, не сумели бы его обхватить.
– Вы видели когда-нибудь такие большие деревья? – шепнула София через плечо.
Тео покачал головой.
– Никогда, – сказал Горькослад.
Казанова и Дурман в молчаливом изумлении созерцали гигантские стволы. Нош, вполне счастливый, следовал за друзьями, время от времени опуская морду к траве.
Тропинка повернула очередной раз и вывела их на поляну. Здесь ковром лежала опавшая хвоя красных деревьев. На дальней стороне прогалины росли два дерева. Их стволы встречались в нескольких футах над землей, сливались, становились одним, стремившимся к небу. Внизу получалось естественное убежище, тенистое и прохладное, – настоящая комната, созданная деревьями. София сразу направилась в ту сторону, с удовольствием вошла и заулыбалась. Здесь, внутри, было так хорошо и покойно, что она по-настоящему почувствовала себя дома.
А потом… застыла. Внутри, между стволами, на цепочке висели часы. Растущие деревья поглотили часть звеньев, но циферблат был хорошо виден, и София тотчас узнала его. Она видела его прежде – в карте памяти, вышитой бисером. Видела глазами утратившего веру шерифа. Двое приговоренных обмотали этой цепочкой свои запястья, чтобы ничто не смогло разделить их руки. Это были те самые часы, которые Ричард Рен подарил Минне и Бронсону Тимс.
