Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
«Чудесно… Пока меня все устраивает. Неплохое начало», – рассудил он и затянулся крепче.
На противоположной стене показались пейзажи звенящих на солнце лесов и парков юга Франции. Зажурчали быстрые ручьи, несущие прозрачные воды по зеленеющим долинам. Владимир видел цветущий миндаль и спелый черный и желтый виноград, ломающий своей тяжестью, иссушенную и позолоченную солнцем, лозу. Огромные платаны и дубы, шевеля листьями, гнали одуряющий южный аромат. Колючие шары каштанов лопались от зрелости и покрывали траву блестящими шоколадными плодами.
Мелькнули развалы греческих скульптур и храмов, белая пена морского прибоя скатывалась с вековых, истертых тысячами человеческих ног, ступеней мраморных причалов. Возрождались и тут же таяли в розоватой дымке жаркие пески полуденных пустынь, пересекаемых величественным караваном. Навьюченные пестрой, аляповатой поклажей, усталые верблюды, словно молчаливые сфинксы, безропотно шли к спасительному оазису. Смуглые погонщики, похожие на бинтованные мумии, хриплыми голосами окликали друг друга.
Меж гладких камней бежали кривые тропинки, уводя путников в оливковые и олеандровые рощи, за ними колыхались на ветру поля влажных, открытых в сладостной истоме, маков. Плескались синие моря, и даже горько-соленые океаны. Запахло йодом, водорослями, ракушками и свежей рыбой. Открытые корзины рыбаков играли на солнце серебром свежего улова. На плетеном, подернутом, словно изморозью, морской солью, дне одной из корзин, раскинув беспомощные клешни, дышал страхом красноватый гигантский краб.
Далее поплыли альпийские луга и снежные вершины голубых гор – запахло эдельвейсами, крокусами, подснежниками, молоком и козьим сыром. Альпийские красоты сменились восточной экзотикой: ошеломительным, бурным цветом взыграли кусты орхидей и магнолий. В спиральном хороводе поплыли кипарисы и пальмы. Воздух комнаты наполнялся то одним, то другим ароматом.
После первой мелодии заиграл дивный Ноктюрн Шопена. Под эту славную музыку случилось следующее действо: квадрат лунного света, лежащий на полу, вдруг приподнялся и стал походить на плавающий в голубом свечении, шелковый персидский платок. Этот платок вознесся к потолку, сам по себе завязался узлом, превратившись в мерцающий, мягкий комок, в нем что-то оборвалось, словно не выдержали нитки, и на деревянный пол посыпалась тонкая струйка золотистого песка. Песок не рассыпался, как попало, а образовывал плотную, отсвечивающую золотом, форму. Через минуту на полу вылилась очаровательная, почти обнаженная, золотистая девушка. Её фигурка имела четкий контур, но вместе с тем она вся просвечивала – сквозь ее голову или живот просматривалась противоположная стена комнаты. Золотистая девушка была прозрачной… Но это не помешало ей тихо улыбнуться, тряхнуть роскошными волосами и приступить к замечательному танцу. Из одежды на ней была лишь набедренная повязка, увитая газовым золотистым шарфом, и тонкие алмазные браслеты. Владимир никогда не видел такого «дива дивного».
Она плавно двигалась под шопеновский ноктюрн, легко подпрыгивала и покачивала узкими бедрами. Её тонкие ручки тянулись к цветочным кустам, пальцы осторожно срывали бутоны желтых и красных роз. Ручки взлетали над головой, острые локотки сгибались, голова откидывалась назад, обнажалась прозрачная, но с четким контуром грудь, пальцы мяли розовые лепестки – те медленно падали, словно снежинки, засыпая волосы и нежные плечи. На полу образовался пестрый круг из оборванных лепестков. Босые ножки с золотистыми ноготками топтались в этом пестром круге. Прелестница мило улыбалась. Владимир хотел протянуть руки к прозрачной танцовщице, но она покачала головой, засмеялась и приложила к губам тонкий длинный палец.
Сколько бы длился этот танец – неизвестно. Но внезапно музыка сменилась – заиграл орган. Это была Сарабанда Генделя. Величественная и грустная мелодия изменила и пейзаж. В комнате посвежело, стало почти холодно. Часть цветов растворилась, часть засохла. Мертвые, сухие крылышки голубых и желтых бабочек засыпали деревянный пол. На стенах появились другие картины – непроходимые еловые леса, песчаные обрывы с торчащими корнями исполинских сосен, поля спелой пшеницы, российские березовые рощи, русло потемневшей свинцовой Волги, загоревшие до черноты, косматые, угрюмые бурлаки, тянущие неподвижные баржи с мучными мешками. Их распухшие и красные от холодной воды ступни, увязали в бечевом иле и песке. Вокруг этой мелодии разнеслась звенящая тоска.
Прозрачная девица нахмурилась, пухлые губы надулись от обиды – пленительный танец оборвался. Она скрестила руки на груди и зябко поеживалась, стройные ножки нерешительно топтались по холодному полу и жухлым, вмиг почерневшим, розовым лепесткам, испуганный взгляд блуждал по мрачным, кондовым и тоскливым среднерусским пейзажам. Владимир еще раз попытался взять ее за руку, но она выскользнула, словно световой луч, и отступила к окну. Вместо теплой кожи пальцы почувствовали пустоту – девица была не просто полой и прозрачной, но и неосязаемой на ощупь.
Мелодия снова сменилась. Это был все тот же Георг Фридрих Гендель. На этот раз зазвучала почти трагическая органная Пассакалия. Краски на стенах потемнели еще сильнее: задули колючие ветра, полили холодные свинцовые дожди. Косые потоки сменялись мелкой моросью… И вся эта небесная хлябь падала на грязные, развороченные от тяжелых колесных повозок дороги, хлопья снега покрывали жирные комья земли и тут же таяли. Сердце заныло от тоски при виде несжатого пшеничного поля – на согнутых спелых колосьях лежало рыхлое, местами темнеющее одеяло первого выпавшего снега. В снегу был и неубранный фруктовый сад. Белые охапки прижимали тяжелые гирлянды яблоневых веток. Часть веток были надломлены или варварски вырваны вместе с длинными полосками нежной коры. Вокруг яблоней пестрели талые следы грубых сапожищ.
«Господи! Да неужто, это моя осиротевшая усадьба?! – возопил Владимир. – Где все? Почему не убран урожай? Игнат, а ты где, сукин сын? Как мог ты проворонить пажить с колосьями? Да что же, это делается?!» Унылое видение скользило дальше – показался угол потемневшего от дождей, господского дома, пегая некрашеная крыша, заколоченное крест- накрест окно.
Владимир до боли сжал кулаки, опустил голову и громко зарыдал. Расстроенная таким поворотом, прозрачная чаровница прямо спиной запрыгнула на подоконник открытого окна и растворилась в синеве густой ночи. Её тонкий, летучий силуэт мелькнул в верхушках фруктовых деревьев и скрылся в стороне лавандовых полей.
«Ну, и катись ко всем чертям «пустая голова», все равно ты – моя галлюцинация… Чего о тебе жалеть!» – с обидой думал Владимир, размазывая по щекам горячие слезы. – «А я сейчас еще чего-нибудь жахну…» Руки потянулись к холщевому мешочку. Развязались легкие тесемки – внутри оказались странного вида сухие, сморщенные грибочки, похожие на поганки. При жизни Владимир пробовал однажды нечто подобное – впечатления были незабываемые… Правда, он чуть не умер, несясь в космические дали и микромиры, – Игнат еле откачал верного друга. Но, когда это было? И чего сейчас бояться?
«Эх, была не была!» – рука полезла в мешочек, захватила несколько сушеных грибов и отправила их в рот. Появился странный привкус плесени и мха, потекла вязкая, горькая слюна. Он посидел несколько минут – вокруг ничего не изменилось: не было музыки, исчезли живые пейзажи. «Может, лечь спать? Похоже, эти грибы – обычные… Чего я тут маюсь?» – думал он.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
