Книга Вызовите акушерку - Дженнифер Уорф

Большинство крупных лондонских больниц, как, наверное, и все региональные, предоставляли акушерские «Летучие отряды» в качестве экстренной помощи принимавшим на дому акушеркам. Эта служба, должно быть, спасла тысячи жизней, ведь до 1940-х, пока её не ввели, акушерка могла оказаться абсолютно одна в таких чрезвычайных ситуациях, как неправильное предлежание, кровотечение, выпадение пуповины или предлежание плаценты, и всё, что ей оставалось делать, – это позвонить местному врачу общей практики, который мог иметь опыт акушерства, а мог и не иметь.

«Летучий отряд» Лондонской больницы в Уайтчепеле мог похвастаться тем, что добирался до места вызова за двадцать минут. Но это при условии отсутствия смога. Когда полицейский связался с больницей и сообщил о Кончите, у них не оказалось ни одной свободной скорой помощи, которая могла бы доставить «Летучий отряд». Каждый год смог вызывал острую и смертельную дыхательную недостаточность у тысяч пожилых людей, и все врачи и скорые были заняты этими вызовами. Когда одна машина наконец-то вернулась на станцию, водителя, проработавшего без передышки шестнадцать часов, отправили отдохнуть, и пришлось искать другого. Но даже тогда скорая не могла ехать без полицейского, шедшего впереди, освещая дорогу, – отсюда и задержка почти на три часа. И всё-таки больница прислала ординатора, врача-стажёра и медсестру из акушерского отделения.

Случилось, как говорится, всё и сразу – через несколько минут после скорой до нас пешком добрался районный врач общей практики. «Благослови его Бог», – подумала я. Он выглядел изможденным, проработав весь день и всю ночь и, весьма вероятно, бо́льшую часть предыдущей ночи, но при этом, движимый чувством профессионального долга и вежливостью, извинился за опоздание.

С таким количеством врачей в доме можно было держать совет, чтобы определить наилучший для матери и ребёнка план действий. Мы спустились на кухню, и я попросила Лена пойти с нами. Лиз оставили с матерью и ребёнком. Двое санитаров скорой помощи и полицейские тоже присоединились к нам – никому бы и в голову не пришло попросить их подождать снаружи, на холоде, а кроме как на кухне, в доме сидеть было больше негде. Сью, одна из девочек постарше, заварила всем чая.

Я пересказала историю болезни и предоставила записи. Все врачи сошлись во мнении, что мать и ребёнок должны быть немедленно госпитализированы.

Лен забеспокоился:

– А она точно должна ехать? Ей эт' не понравится. Она ж отродясь не выезжала из дому. Она там оторопеет и перетрусит, грю вам. Я знаю, как сё будет. Мы могём за ней приглядеть. Я останусь дома, и девочки сё попеределают, покуда ей не получшеет.

Доктора переглянулись и вздохнули. Страх больниц был обычным делом. Среди старшего поколения он возникал главным образом из-за того, что большинство больничных корпусов перестроили из работных домов, которых боялись сильнее смерти. В конце концов врачи согласились, что поскольку Кончита благополучно разрешилась, то, если не возникнет никаких послеродовых осложнений, она, наверное, сможет лечиться дома. Курс антибиотиков прогонит инфекцию, вызвавшую лихорадку. Травма головы, повлёкшая сотрясение и помутнение рассудка, излечится отдыхом и тишиной. Врачи попытались указать на то, что в больнице она отдохнёт лучше, чем дома, в окружении детей, но Лен и слышать ничего не хотел, так что они сдались.

Однако ребёнок – это совсем другое дело. Его не взвешивали, но врачи согласились с моим предположением, что в нём было полтора-два фунта. Все они сказали, что двадцативось-минедельные дети едва ли жизнеспособны, так что чудом выживший малыш обязательно должен получить стационарное лечение с использованием новейшего оборудования и с высококвалифицированным медицинским уходом двадцать четыре часа в сутки. Они предложили немедленно перевезти его в детскую больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Лен засомневался было, но, когда ему объяснили, что без специального ухода ребёнок умрёт, охотно согласился.

Мы все поднялись в спальню. Не знаю, о чем врачи думали, пока протискивались мимо всех этих колясок в коридоре и продирались сквозь свисавшее отовсюду бельё, карабкаясь вверх по деревянным ступенькам. Я не спрашивала, но про себя улыбнулась.

Кончита спала, крошечный ребёнок лежал у неё на груди. Одна рука прикрывала малыша, другая безвольно лежала вдоль тела. Женщина улыбалась, и её дыхание, хотя и оставалось неглубоким, было теперь размеренным и не таким частым. Подойдя к кровати, я измерила её пульс. Он стал немного ощутимее и ровнее, но оставался таким же учащенным – 120 ударов в минуту, по-прежнему ненормально, но уже лучше. Лиз тихо и оперативно прибиралась, и ото всей этой картины веяло умиротворением.

Теперь, когда ребёнка целиком накрывала рука матери, он казался ещё меньше. Видна была только его головка. Впечатления, что он живой, не создавалось, хотя цвет его кожи не говорил о смерти.

Ординатор захотел осмотреть Кончину. Я сообщила, что ещё не проверяла плаценту – не было времени между родами и приездом скорой помощи. Мы исследовали её вместе, она оказалась очень рваной.

– Не слишком обнадеживающе, – пробормотал он. – Говорите, вышло всё сразу? Я должен на неё взглянуть.

Он откинул одеяло, чтобы осмотреть живот, и увидел выделения из влагалища. Кончита, казалось, была без сознания и не шевелилась, когда он пальпировал её матку. Выделилось немного крови.

– Прокладку, – попросил он и велел стажёру: – Полмиллилитра эргометрина для инъекции.

Он ввёл иглу глубоко в ягодичную мышцу, но и тогда Кончита не пошевелилась. Ординатор прикрыл её и сказал Лену:

– Думаю, часть плаценты осталась внутри. Возможно, ей придётся лечь в больницу на дилатацию и кюретаж. Всего на несколько дней, но нельзя рисковать, чтобы кровотечение случилось дома. В её состоянии это может быть крайне серьёзно.

Я видела, как Лен побелел, и ему пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

– Однако, – мягко продолжил ординатор, – это может и не понадобиться. Следующие пять минут покажут, подействовала ли инъекция.

Затем он попробовал измерить давление Кончиты.

– Я ничего не слышу, – сказал он, и трое докторов обменялись многозначительными взглядами.

Лен застонал и сел. Дочь положила руку ему на плечо, и он её сжал.