– Ну-у, это уж чересчур! Ты вон даже покраснела! Неужели покраснела?
Я пришла домой и принялась гонять пыль, поливать бесчисленные растения и заниматься прочими делами, которым не было конца, и все время у меня в голове неотступно крутился вопрос: почему я покраснела? Я чувствовала в себе какое-то необъяснимое волнение, мое тело словно просыпалось ото сна, испытывая в самые неожиданные моменты доселе ощущения незнакомые. Однажды в ванной, одетая в бикини, я посмотрела на себя в зеркало и от одного этого почувствовала в себе любовное томление. Я испугалась, потому что мне показалось нездоровым испытывать такие ощущения от вида собственного обнаженного тела.
Такой необъятной груди, которой гордилась Китти, у меня, конечно, никогда не будет, но и то, что я имела, вполне, похоже, соответствовало моему возрасту и росту. В талии я похудела до двадцати двух дюймов, а в росте, казалось мне, я никогда не буду выше своих пяти футов и шести с половиной дюймов. Вполне достаточно, говорила я себе. Больше не надо. Мне вовсе не хотелось быть гигантом наподобие Китти.
За несколько месяцев до своего, столь ненавистного ей, тридцать седьмого дня рождения Китти начала заглядывать в календари, страдая от надвигающегося среднего возраста. Этот факт поверг ее в глубокую депрессию. Когда же Китти впадала в депрессию, нам с Кэлом нужно было как-то реагировать, иначе мы рисковали быть обвиненными в черствости и безразличии. Кэл был подавлен тем обстоятельством, что, испытывая постоянное желание к Китти (она сама все время провоцировала его и дразнила), он постоянно наталкивался на ее отказ.
– Нет, нет и нет! – кричала ему Китти. – В другой раз… Завтра…
– Скажи уж лучше «никогда» – и дело с концом! – кричал в ответ Кэл. Он сбегал от нее в полуподвал, хватался за электропилу и вымещал свою ярость на посторонних предметах, чтобы гнев не достался Китти.
Как-то я последовала за Китти в ванную – в надежде поговорить с ней как женщина с женщиной, но Китти занялась разглядыванием себя в зеркале.
– До чего же противно стареть! – простонала она, пристально вглядываясь в черты лица, освещенные мощным театральным светом ванной комнаты.
– Я не вижу у тебя никаких морщинок, мама, – вполне искренне сказала я.
В такие моменты, когда Китти была более-менее похожа на нормальное человеческое существо, она мне больше нравилась. Иногда, если я ошибалась и называла ее просто Китти, она не требовала, чтобы я поправила себя. Правда, каждый раз меня удивляло, почему это она вдруг не требует прежнего уважительного обращения к себе.
– Скоро надо домой поехать, – тихо произнесла она, еще внимательнее вглядываясь в зеркало. – Это неправильно, как я поступаю с Кэлом. – Китти изобразила на лице широкую улыбку и стала смотреть, нет ли пожелтевших зубов, как там десны, потом стала перебирать волосы в поисках седых волос. – Надо вернуться на родную землю – чтобы они там меня увидели, пока я еще хорошо выгляжу. Внешность – это не навечно, как я раньше думала. В твои годы я считала, что никогда не постарею. Я тогда о всяких морщинках и не задумывалась. А теперь только о них и думаю и ищу все время.
– Ты смотришь очень близко, – сказала я, испытывая жалость к ней. Одновременно мне было не по себе оставаться с ней в закрытом помещении. – Я думаю, ты выглядишь лет на десять моложе своего возраста.
– Но от этого я ведь не выгляжу моложе Кэла, правда?! – с горечью в голосе воскликнула Китти. – По сравнению со мной он выглядит вообще ребенком.
Что верно, то верно. Кэл выглядел моложе Китти. Позже в тот же день, когда мы ели на кухне, Китти снова завела печальный разговор о своем возрасте.
– Когда я была моложе, я была самой красивой девушкой в городе. Кэл, согласись?
– Да, – согласился Кэл, с энтузиазмом налегая на яблочный пирог. Не зря же я несколько месяцев изучала поваренные книги, чтобы научиться готовить его любимые десертные блюда. – Ты, несомненно, была самой симпатичной девушкой в городе.
Откуда ему это знать? Он тогда не был знаком с Китти.
– Этим утром я обнаружила седой волос в бровях, – горестно сообщила Китти. – Я совсем разуверилась в себе.
– Ты шикарно выглядишь, Китти, абсолютно шикарно, – произнес Кэл, даже не взглянув в ее сторону.
Каким же ужасным рисовала она средний возраст, еще даже не вступив в него! Если честно сказать, то Китти, когда она была хорошо одета, с красивым макияжем выглядела потрясающе. Ей бы еще и вести себя так, как она могла выглядеть.
Я прожила в доме Китти и Кэла два года и два месяца, когда она сообщила мне:
– Скоро, как только ты закончишь в июне занятия в школе, поедем обратно в Уиннерроу.
Я обрадовалась возможности попасть в места, где смогу вновь увидеть дедушку и Фанни. Меня заинтриговала перспектива увидеть странных жестоких родителей Китти, которых она ненавидела. По утверждению Кэла, это они сделали ее такой, какой она стала. И тем не менее Китти собиралась вернуться и жить в их доме.
В апреле она купила мне три летних платья, на сей раз моего размера. Это были дорогие платья из дорогого магазина. Еще она позволила мне самой выбрать себе по-настоящему красивые туфли, три пары – розовые, голубые и белые, к каждому новому платью.
– Не хочу, чтобы мои думали, будто я совсем не смотрю за тобой. Покупать одежду надо пораньше, иначе все хорошее расхватают. Все магазины начинают выбрасывать летнее зимой, а зимнее – с лета. Тут надо побыстрее шевелиться, иначе останешься ни с чем.
В некотором смысле ее слова испортили мне праздник от покупки новых красивых вещей, которые, оказывается, предназначались для того, чтобы доказать что-то родителям, которых она ненавидела.
Несколько дней спустя Китти во второй раз отвела меня в свой салон красоты и представила своим новым «девочкам» как свою дочь. Похоже, она гордилась мной. Салон расширился, приукрасился, появились новые хрустальные люстры, скрытое освещение – все там светилось и блестело. У Китти появились мастера из Европы, которые делали массаж и макияж в отгороженных кабинетиках, под увеличительными стеклами, позволявшими видеть малейшие изъяны на лицах клиенток.
Китти усадила меня в розовое кресло, которое поднималось и опускалось, откидывалось назад и вращалось. Впервые в жизни мне вымыли голову в салоне, подровняли волосы, сделали укладку. Шею и плечи закрывала клеенчатая накидка, я смотрелась в широченное зеркало – и до смерти испугалась, когда вошла Китти. А вдруг она скажет, будто я скверно выгляжу, схватит ножницы и еще больше укоротит мне волосы. Я сидела в напряжении, готовая выпрыгнуть из кресла, если она начнет отхватывать «лишнее». Все восемь ее «девочек» стояли вокруг и любовались, как мастерски Китти орудует с волосами: она не стала их укорачивать, а аккуратно уложила, подровняла местами и, закончив дело, отступила назад, улыбаясь.
– Разве я не говорила вам, что у меня дочь – красавица? Ну, как я улучшила природу? О, Барби, ты же видела ее, когда она пришла сюда в первый раз. Скажи, похорошела она? Разве так она была откормлена, ухожена? Это ж мой собственный ребенок. Мать не должна так хвастаться своим ребенком, но я просто не могу удержаться – это ж мое, все мое.
