— Вы из Толедо, — сказал он по-испански. — Если вы ищете работу, то должен вас разочаровать. Экономки нужны только тем, у кого есть свой дом.
— Я не ищу у вас работу. — Она пошла в ногу с ним. На улице дети играли в тряпичный мяч, у домов, разговаривая, стояли или сидели мужчины. Некоторые кланялись Шейлоку, когда он проходил мимо. Некоторые косились на странную пару — высокого еврея и маленькую мавританку в дорожном платье. Похоже, некоторым хотелось бы заговорить с Шейлоком, но он шагал быстро, ни на кого не глядя.
На рукавах людей, мимо которых они проходили, Ксанте видела красные нашивки, похожие на ту, что была на зеленом плаще, которым пренебрегла Джессика. Сейчас этот плащ лежал в сундучке у Ксанте. До чего же глупо! Как она могла сразу не сообразить, что означает это нашитое сердце. Отметила она и темно-красные и желтые головные уборы на головах обитателей гетто и снова посмотрела на Шейлока, оценивая его высокую фигуру, красивое лицо и густые волосы. На голове у него была только матерчатая шапочка и никакой нашивки на рукаве.
Оглянувшись на нее, он увидел вопрос в ее глазах.
— Евреи, которые только проездом в Венеции, не обязаны носить шляпу и нашивку на рукаве, — пояснил Шейлок. — Недавно я узнал, что я один из таких путешественников. Теперь у меня нет дома. Но это и не плохо. Значит, мне не нужно наводить в нем чистоту к еврейской Пасхе.
Она улыбнулась:
— Я слышала от вашей д… Я слышала, как кто-то рассказывал, что вы выглядите как длиннобородый раввин.
Потрогав свой подбородок, Шейлок сказал:
— Я подстриг бороду, так и буду теперь ходить. Мне нравится. А кто вы? — Он остановился посреди улицы. — Я могу направить вас в дома, где требуется прислуга.
— Синьор Бен Гоцан, мне нет необходимости работать на ваших друзей. Думаю, у меня денег больше, чем у вас.
— Как и у всех. Почему вы следуете за мной по пятам? — спросил он не с раздражением, а с короткой безрадостной улыбкой.
— Я работала у христианки, которая знала вас. У нее есть что-то, что было вашим, и я хочу это вам вернуть.
— Очень любопытно, — сухо сказал он, без особого интереса. — Но мне ничего не нужно от христиан.
— Тогда позвольте мне пройтись с вами, синьор.
Он удивленно поднял брови.
— Я не куртизанка, уверяю вас! — В его присутствии она чувствовала себя необычно уверенно. — Я просто хочу пройтись и поговорить с вами.
— Тогда вам придется направиться к порту, толеданочка.
— Охотно, — сказала она, согретая ласковым обращением. — Я тоже собираюсь покинуть Венецию.
— Чтоб ей утонуть в Адриатике, — заметил Шейлок, быстро шагая. — Пусть в ней живут одни лягушки.
— Лягушки и так уже появились, — отозвалась Ксанте, с трудом поспевая за ним.
— Это хорошо.
Они подошли к открытым воротам Нового гетто и вышли в город. Ксанте остановилась на низкой набережной Фондамента делла Пескария, где сильно пахло рыбой. Внезапно ей стало плохо.
— Подождите, пожалуйста, — попросила она. — Подождите, подождите.
Он остановился, в глазах его появилась озабоченность. Он внимательно поглядел на нее, и, когда недомогание прошло, она почувствовала, как у нее покраснели щеки под его взглядом.
— Вы нездоровы? — спросил он.
— Я не больна, — ответила она. — У меня будет ребенок.
— А. — Он взял ее за руку. — Тогда вам нужно ходить помедленнее. И давайте сюда ваш сундучок.
Она отвязала сундучок, и Шейлок сунул его себе под мышку.
— Идем, — более ласково сказал он.
Они снова зашагали. Он крепко держал ее за локоть и, хоть ему и казалось, что он идет медленно, быстро тащил Ксанте за собой. Она изо всех сил старалась не отставать, хотя ноги у нее были намного короче, чем у него, и от таких усилий она запыхалась. Все-таки было большим облегчением не тащить тяжелый сундук.
— Где ваш муж? — спросил Бен Гоцан.
— У меня его нет, — сказала она, и ей стало неловко. — Я могла бы выйти замуж за отца ребенка, — быстро добавила она. — Но я не захотела.
— А кто он?
— Кусок дерьма. Извините.
Он рассмеялся.
— Я не часто говорю такие вещи. Но для него это слово самое подходящее.
— Хорошо называть вещи своими именами, — сказал Шейлок. — А что насчет вашего ребенка? Куда вы его денете? Он христианин или мусульманин?
— Не знаю. Как я могу решать за него?
— Вы не можете, — пылко согласился он. — Выбирать можно только сердцем. — Некоторое время он шел молча. — И все-таки вы можете дать ему хорошее начало. Лучше бы вам найти себе хорошего мужа. Не одного из этих христиан. — Он взглянул на нее. — Хотя, может, вы — одна из них.
— Ну… — Она замялась. — Это его отец был христианином, по крайней мере назывался им. Так что в ребенке есть христианская кровь.
— А… Она отличается по цвету от вашей или моей?
Ксанте засмеялась.
— Если так, то во мне три крови. Моя мать была еврейкой, а мой отец, как говорила моя последняя хозяйка… арап. — Она взглянула ему в лицо. Он искоса смотрел на заходящее солнце, будто хотел узнать время. — Так что я — ходячая Троица, — добавила она.
По дрогнувшим уголкам губ она догадалась: шутка развеселила его. Но он только сказал:
— Смотрите не богохульствуйте в этом городе. Народ здесь намного, намного набожнее, чем я вначале думал.
— Ах да.
Все утро она плохо себя чувствовала: сказались плавание в лодке по реке и волнения. Она все еще чувствовала недомогание, но на сердце у нее было теперь легко — оказалось, с ним можно разговаривать, у них похожее чувство юмора.
— Я слышала об их набожности вчера в муниципальном суде и у купели в Сан-Марко, — отважилась она заметить.
Лицо его оставалось бесстрастным.
— Да, я теперь знаменит в Венеции. Раздет до нитки дряхлым судьей и парой — как бы мне их назвать? Синьор Антонио ди Ардженто, с его разрисованной похоронной физиономией в лимонно-зеленом костюме, и его так называемый правовед, воняющий табаком и с жестами как у трагика на сцене. — Он сжал ее руку. — Впрочем кто бы вы ни были, не можете знать, о ком я говорю.
— Я знаю больше, чем вы думаете, — сказала Ксанте.
На колокольне пробило семь. Мужчины в красных шляпах и без них спешили мимо, беседуя о ценах и торговле.
— Посмотрите на это, — широким жестом указал Шейлок. — Риальто весь день был закрыт, и, хотя сегодня Шаббат, они все еще занимаются делами. — Он поднял руку, приветствуя проходившего мимо еврея средних лет с красной наклейкой на рукаве, который ошеломленно посмотрел на него. Шейлок рассмеялся.
