Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
— Нет. Что ты говоришь? Просто Джилл вчера объелась в ресторане. С ней такое случается, когда меня нет и я не слежу, где она, что делает и как долго встречается с друзьями. Однако полагаю, что всё — только её фантазии, как всегда, — она улыбнулась. — Ты же знаешь, как она дорожит своей фигурой, каждый лишний сантиметр для неё трагедия. Ничего и не съест, но ей уже кажется, что она поправилась. Лишняя складка на юбке — слезы. К слову, я вообще не уверена, что она когда-нибудь будет готова к тому, чтобы порадовать Ральфа малышом, — заметила она серьезно. — Морально, во всяком случае. Она страшно боится располнеть. Так что если это случится, то не скоро.
— Фигурой она пошла в тебя, это верно. Некоторые даже не верят, что она не твоя родная дочка, — заметил Отто.
— У меня никогда не было таких проблем, какие заботят ее. Я ей говорю, если бы она тратила столько энергии, сколько я, постояв у операционного стола, например, или вот в таких поездках, или на санитарных самолетах, то и думать забыла бы о лишних сантиметрах. Но, может быть, это и к лучшему, что она ничего этого не делает, и её проблемы кажутся смешными. Кроме того, мы же не знаем, от чего она расстроена по-настоящему, — добавила Маренн загадочно, — от того, что много съела, или от того, что проснулась не одна у нас дома в Грюнвальде после веселья в «Доме летчиков». Может быть, её мучает совесть, и она боится встречи с Ральфом? Но это их дело. Я давно уже не задаю ей вопросов по такому поводу.
Маренн отвернулась, затушила сигарету в пепельнице, а затем наклонилась к Отто, обняла его за шею. Он приник поцелуем к её губам. Потом с нежностью целовал шею, плечи.
— Я знаю многих офицеров, у которых захватывает дух, когда Джилл приходит на совещания вместе с Шелленбергом. Они просто теряют дар речи, и из-за этой её потрясающей фигуры в том числе, — сказал Скорцени, на мгновение оторвавшись от Маренн. — Меня не один раз просили помочь познакомиться с Джилл поближе, а Шелленберга многие просят поработать с ней, но он никого к ней не допускает, она работает только с бригадефюрером — и точка. Мне даже выражали удивление… — Отто запнулся, понимая, что, наверное, продолжать не стоит, но Маренн среагировала спокойно:
— …что ты выбрал маму, а не дочку, — закончила она за него. — Что же ты им отвечаешь?
— Я говорю, что насчет знакомств, я вообще не имею никакого влияния на Джилл. Ну а насчет моего выбора, — он сильнее привлек Маренн к себе, — когда я познакомился с Джилл, она была ещё девочкой, подростком — это я говорю им. На самом же деле я и сейчас ничего не могу сказать о Джилл, кроме того, что она очень похожа на тебя. Она для меня просто твоя дочка. И даже почти что моя собственная, так я к ней привык.
— Конечно, Джилл похожа на меня, — подтвердила Маренн, она прислонила его голову к своей груди. — На кого же ещё ей быть похожей? Она не видела перед собой другого примера. Она во всём брала пример с меня, училась у меня. К тому же, насколько я помню, родная мать Джилл тоже была привлекательной женщиной. В ней была эта англо-саксонская стать, присущая американцам спортивная стройность, она была высокой. Но мне некогда было её рассматривать, конечно. Я делала всё, чтобы спасти ей жизнь. А потом я видела её уже мертвой. Но, видимо, Джилл многое взяла от неё. Хотя манерами, поведением она похожа она меня, не скрою. На кого же ещё? — Маренн пожала плечами. — А всё-таки чей ребенок у Гретель? — неожиданно спросила она, отвернувшись, голос дрогнул. — Ведь она должна родить через три месяца — так сказала Ева. Ты с ней имел отношения, я знаю.
— Ты опять начинаешь? — Отто встал, тем самым заставив Маренн, сидевшую у него на колене, тоже встать, а затем подошел к окну, закурил сигарету. За окном мелькали красные черепичные крыши домов в венгерских деревнях. Людей не было видно, ни души. Все попрятались в ожидании грядущего наступления большевиков. Везде было пусто, тоскливо.
— Я тебе сказал, не мой, — проговорил Скорцени после паузы. — И больше повторять не буду. Я взрослый мужчина и вполне могу за это отвечать. Не мальчик. К тому же я знаю, что ты всё равно узнаешь от Евы, она обязательно тебе расскажет. Я не хочу так с тобой поступать. Что ты ещё от меня ждешь? Каких объяснений? Каких оправданий? Да, у нас с ней были близкие отношения, отрицать это бессмысленно, и с племянницей Шахта я тоже имел связь, — Маренн опустила голову, вздохнув. — И даже если не я первый начал, — он помолчал, — разрушать наши отношения, мне не стоило причинять тебе боль, я должен был сдержаться, я виноват. Я не один раз говорил тебе, что хочу, чтобы у нас был ребенок, наш общий, твой и мой, а не Гретель и не племянницы Шахта, — он даже не повернулся, когда произнес это, всё так же смотрел в окно. — Я понимаю, сейчас война, будущее неясно. К тому же погиб Штефан. Но я люблю тебя, — теперь Отто повернулся, затушив сигарету в пепельнице, подошел к ней. — Всё, что для меня в жизни действительно важно, это две женщины. Даже не фюрер, не рейх. Только две женщины. Это моя мать в Вене, и ты, где бы ты ни была. Мой дом там, где ты, — он взял её руку, целуя. — В поезде, в Грюнвальде, на диване в клинике Шарите или в любом дивизионном госпитале любой из сорока дивизий СС. Ты в моей жизни самое главное. Я сегодня смотрел, как трогательно супруги Хорти относятся друг другу, — Отто поднял голову, взглянул Маренн в лицо. — Страшно подумать, они живут вместе более пятидесяти лет. Я спросил себя, могли бы мы с тобой прожить вот так, как они, — он вынул деревянную спицу из её волос, и те рассыпались по плечам и спине Маренн каштановыми волнами. — Ведь не проходит и дня, чтобы мы не выясняли отношения. Как ты думаешь?
— Прожить пятьдесят лет? — Маренн теснее прижалась к нему, обняв. — Мы даже не знаем, будем ли мы живы завтра — не то, что будем ли мы вместе. Например, налетит союзная авиация и разбомбит поезд. Или ещё что-нибудь разбомбит, а мы окажемся рядом. Адмирал и его жена встретились в счастливые времена, ещё в империи Франца Иосифа, до Первой мировой войны, когда мир был другим, он дышал любовью, мне так кажется. Все грозы, которые обрушились на него позднее, ещё не проявили себя, они дремали. Это были последние годы золотого девятнадцатого века. Века расцвета искусств, красоты. Нам достался совсем другой век, тяжелый, кровавый. Ведь если подумать, как можем мы сравнивать свою жизнь с жизнью четы Хорти, если мы ещё ни одного дня, собственно, не жили в мирное время. Мы всё время на войне, Отто — и ты, и я. Нервы напряжены, смерть постоянно ходит рядом. Она в нашем доме, в нашей постели, в любой момент может раздаться телефонный звонок, и всё — вот она, отвратительная старуха с клюкой снова ждёт. Она может настигнуть в любой момент, и всё кончится. Смерть, разрушение, страдание, потеря близких, друзей — вот постоянный фон нашей совместной жизни. У них, конечно, всё было по-другому. Они выезжали на прогулки верхом в Шенбрунне, танцевали на императорских балах, слушали прекрасную музыку в парках. Тогда закладывались основы их совместной жизни, и, конечно, они совершенно другие.
Маренн вздохнула, хотела поцеловать Отто, подняла голову и увидела его глаза, опутанные сеточкой тонких морщин. Это были глаза не того, кому она ещё недавно боялась доверять, а глаза близкого человека, такого близкого.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
