Внезапно он вспрыгнул с кресла и опрометью бросился к дверям. Через мгновение стук его шагов покатился вниз по винтовой лестнице.
– Вспомнил, что не поцеловал сегодня задницу мэру? – предположила Френки.
– Нет, – отвечал я, пружинисто поднимаясь с места. – Птицы. Вперед.
Я поспешил вслед за Стендельсом. Франсуаз движется совершенно бесшумно, поэтому я не мог знать, идет она позади или осталась в комнате. Красная шапка коменданта дрожала где-то внизу и вдалеке, и я пожалел, что позволил заманить себя так высоко на верх сторожевой башни.
Можно было поговорить внизу.
Каменная стена окружала крепость неровной линией. Там и здесь на ней поднимались вышки с небольшими катапультами. Гоблины катались взад и вперед по двору форпоста, словно яблоки на дне корзины, – казалось, никто из них не знает, что надо делать, и даже не пытается выяснить.
Франсуаз встретила Стендельса у входа в башню. Комендант налетел на нее, пытаясь оттолкнуть на ходу. Сдвинуть Френки с места, естественно, невозможно, поэтому офицер просто отрикошетил от нее вбок, как резиновый мячик, и побежал дальше.
Я поднял голову, считая этажи.
– Высоковато для прыжка без страховки, – заметил я.
Это был упрек. Франсуаз, естественно, восприняла мои слова как комплимент и самодовольно улыбнулась.
Гоблины лезли на стены.
Делали они это так медленно и неловко, что могло показаться – именно они идут на штурм чужих укреплений, а не пытаются оборонять собственные.
– Птицы, – кивнула девушка. – Ты специально смотрел в окно или понял все уже потом?
– Конечно, смотрел.
Я подошел к ближайшей лестнице и начал вскарабкиваться на стену.
Очень хочется верить, что делал я это гораздо изящней гоблинов, но утверждать не берусь.
– Вот черт, – пробормотала девушка. – Я почти уверена, что обманываешь. Но ты же никогда не признаешься.
– Зачем лгать, а потом сразу же сознаваться? – удивился я.
Над лесом поднимались птицы.
Яркие, всех цветов, которые только создала природа. Ни один художник не смог бы нанести на холст такого разнообразия красок и при этом добиться того, чтобы это великолепие выглядело естественно, гармонично, а не резало глаз безвкусной пестротой.
Новые и новые стайки поднимались к веселому небу, они смешивались с тонким щебетом, потом разлетались вновь. Любая радуга поблекла бы при виде этой феерии.
Я оказался на верху стены почти одновременно со Стендельсом. Комендант обходил укрепления по периметру, пытаясь ободрить часовых.
Мирная тишина царила над форпостом – не слышно было ни криков, ни звона колоколов, ни тревожного голоса боевых труб.
– Сторожевые птицы гоблинов, – пробормотал я. – Основа их стратегии. Сотни гнезд развешены вокруг всего форпоста. Как только приближается враг, крылатый дозор тут же взмывает в небо, предупреждая армию об опасности. Нет, Стендельс был неправ, говоря, что от мохнатого воинства мало проку.
ГЛАВА 5
Франсуаз сложила руки на груди.
– Мне не нравится позиция Совета, – сказала она.
– Неважно. Ты ему не подчиняешься.
Я вынул подзорную трубу и начал осматривать лес.
– Твари из шахт сметут форпост. Нас, может, и не тронут благодаря эльфийским амулетам. А что будет с этими людьми?
– Совет не велел мне вмешиваться, – отвечал я, неторопливо обводя взглядом окрестности. – Мы ведь не знаем, что на самом деле произошло. Возможно, те, кого мы считаем чудовищами, и есть настоящие жители города. А Стендельс и его команда – оборотни, которые захватили форпост и теперь пудрят нам мозги.
– Скорее я поверю в то, что из арбузной корки можно сделать презерватив.
Я отнял подзорную трубу от лица.
– Кикиморы, да будет тебе известно, делают их именно из этого материала. Правда, при этом они еще используют старые газеты.
Мой взгляд снова обратился на лес.
– Сперва, конечно, выбрасывают спортивный раздел. От них качество снижается… А, вот и они.
– Готовься, – приказал Стендельс.
Я слышал, как скрипят, натягиваясь, стрелы катапульт.
Твари выбирались на опушку. Они были похожи на людей – но и только. Казалось, что части человеческого тела достались им в наследство от прежних владельцев и теперь существа не знают, как ими пользоваться.
Ни одно живое создание не могло бы так двигаться. Они сгибались, словно на их плечах лежала тяжелейшая ноша, взмахивали уродливыми руками, падали наземь, а потом снова подпрыгивали.
Точно марионетки в руках неловкого кукловода, они то шатались, то застывали на месте, покачивая головой, то устремлялись вперед, не переставляя при этом ноги.
– Не похожи они на горожан, – заметила Френки. – А про презерватив ты соврал.
Самое жуткое, что было у этих существ, – их кожа. Бледно-голубая, она шелушилась крупными чешуйками, не оставляя места ни для волос, ни для ушей и глаз.
Сознание отказывалось поверить в то, что эти уродливые покровы создания получили от рождения. Хотелось верить, будто перед тобой всего лишь странный порошок, тот самый сариндит, который рабочие добывали в шахте. И достаточно только смыть его, как эти твари вновь превратятся в людей, если, конечно, были ими когда-то.
Первое из чудовищ, добравшись до опушки леса, подняло голову.
Я не знал, может ли создание видеть – или его ведет нечто более потаенное и мощное, чем хрупкое зрение. Глухой рев поднялся до края стены, где стоял я, и покатился дальше, к облакам. Яркие птицы, немного успокоившиеся, вновь в испуге вспорхнули с веток.
Ослепительная красота, венчавшая отталкивающее уродство, – такой была эта картина.
– Целься, – приказал Стендельс.
Маленький стеклянный шар появился в моей руке.
Он выглядел, как зимние сувениры, что продают туристам тритоны у въезда в город. Переверни его, немного встряхни в руках – и на крыши игрушечных домиков, кружась, посыплется искусственный снег.
Я подбросил шарик в руке, а затем швырнул в пол.
– Если ты целился в тех тварей, – заметила девушка, – то малость промахнулся. Совсем чуть-чуть.
Я потрепал девушку по шеке.
– Мы можем спускаться, – произнес я.
Два гоблина, стоявшие рядом с нами на сторожевой башне, замерли, оттягивая стрелу катапульты. Третий держал в мохнатых лапах снаряд – кожаный шар, наполненный маслом. Хлопковый фитиль спускался вниз, подхваченный порывом ветра. На его конце замерла искра огня.
