– Как же ты не поймешь, – Беркут досадливо хлопнул себя по коленям. – Даже если и предположить, что иман выберет кого-нибудь этим летом – что очень сомнительно – то вряд ли этот избранный сможет стать настоящим серкетом. Он будет как бы ненастоящим Индиговым. Ведь учитель давно отказался от статуса Скользящего. Очевидно, что он многое забыл. Познать тайны серкетов и стать Индиговым Учеником можно только у настоящих слуг Нехебкая, а они, как известно, живут в Пустоши. До тех пор пока иман не вернулся в орден, он не может иметь Индигового Ученика.
– Сейчас ты говоришь, как Атрея, – заметил Арлинг, чувствуя, как забилось сердце. Почему-то слова Беркута об имане его задели.
– Зачем тогда ты учишься в Школе Белого Петуха? – спросил он, чувствуя в груди злость, которая удивляла. – Почему бы тебе сразу не отправиться в эту самую Пустошь?
– Ты совсем запутался, – вздохнул Шолох. – Серкеты не пускают к себе, кого попало. Иман хоть и ушел от них, но поддерживает с ними тесную связь, став их ушами и глазами в мире людей. И они ему доверяют самое главное – выбирать тех, кто пройдет Испытание Смертью и продолжит будущее серкетов. И я надеюсь, что когда-нибудь его выбор падет на меня. Во всяком случае, я буду очень стараться.
– Значит, иман уже отсылал кого-то в Пустошь?
– Учитель не так часто набирает учеников для Испытания Смертью, – уклончиво ответил Беркут. – По слухам, мы вторые. Первых было больше – около дюжины.
– И что с ними стало?
– Никто не знает, – пожал плечами Беркут. – Иман говорит, что они отправились своей дорогой. Наверняка может знать только Атрея, но она молчит. Зато каждому из новеньких морочит голову про Индигового, внушая, что именно он может стать избранником ее брата. Если честно, никто не верит, что иман когда-нибудь выберет себе приемника. У него всегда будет много учеников, ведь он живет этой школой. А нас он выбрал, потому что мы его чем-то зацепили. Фин считает, что, возможно, мы похожи на него в молодости. В каждом какая-то его черта, которой сейчас у него уже нет. У имана достаточно учеников, которые платят деньги. Должны быть ученики и для души. Так вот, мы – для души.
Чем внимательнее Регарди слушал Беркута, тем больше запутывался.
– Но Атрея говорила, что иман выберет Индигового из тех, кто пройдет Испытание Смертью.
– Она всегда так говорит. Много непонятных слов и красивых фраз о поисках смысла жизни. Испытание Смертью – это обычный ритуал, каких много. Просто он открывает дверь туда, где выжить сможет не каждый. И где не каждого примут. Не забывай, в школе есть и другие ученики, которые изучают искусства, науки, литература… У них свои ритуалы и свои испытания.
Испытание Смертью – обычный ритуал? Избранные – ученики для души? Не вязалось что-то в словах Шолоха. И они ему сильно не нравились.
– Мы были выбраны иманом, потому что в нас горит меч Изгнанного, – вспомнил он слова Атреи. – Тот, кто идет к Испытанию Смерти, не должен искать на своем пути что-то еще. Плохо, когда одна вещь превращается в две.
– Давай на чистоту, – снова вздохнул Беркут, словно объяснял ребенку простые истины. – Мой тебе совет – не заморачивай себе голову этими присказками и высокими словами. Во-первых, Испытание Смертью страшно только своим названием, а во-вторых, до него еще как до Муссавората пешком. По крайней мере, тебе. Сначала нужно пройти Летнее Испытание. Но ты не волнуйся. Я свой первый экзамен вообще не помню – пролетел, словно утренний ветер. И у тебя так же будет. Легко и незаметно.
– Не знаю, Беркут, – с сомнением сказал Регарди. – У нас с иманом был договор. Если не пройду Испытание, то останусь просто слепым, которого дядя привез на лечение к мистику. Так что это мой первый и последний раз.
– Перестань так думать, – рука Беркута дружески похлопала его по плечу. – Ты не должен сдаваться. У тебя все получится.
Спасибо, Шолох, но зачем эта жалость в твоих словах? Приступ ярости был таким неожиданным и сильным, что Регарди едва не задохнулся. Однако он заставил себя улыбнуться.
– Не смей жалеть меня, Беркут, – усмехнулся он, понимая, что улыбка получилась кривой. – Ты не знаешь меня, но я страшный человек. И у нас с тобой действительно разные дороги.
Шолох поднялся легко и быстро, и Арлинг почувствовал раскаяние еще до того, как стих звук его удаляющихся шагов. Собственное поведение пугало и настораживало. Почему он так разозлился? Вряд ли из-за чувства жалости, которое слышалось в голосе Шолоха. С ним ему приходилось сталкиваться каждый день, особенно когда он выходил в город. Но, по крайней мере, одно стало ясно. Арлинг не хотел стать Индиговым Учеником «какого-нибудь» серкета. Он хотел быть учеником только имана. Для него это имело значение.
Не в силах больше сдерживаться, Регарди с яростью перевернул кадку, чувствуя, как вода с шипением выливается на песок. Сразу стало легче. Жалость была не причем, а Шолох был не виноват в том, что считал Испытание Смертью обычным ритуалом. У Арлинга самого было мало веры. Но остатки надежды он должен был сохранить.
Поняв, что на Огненном Круге ему делать больше нечего, Регарди встал и аккуратно прислонил кадку к деревянному человеку. Он редко когда был честен с самим собой, но сейчас настала пора признаний. Мысль, появившаяся в голове во время разговора с Беркутом, на самом деле, зрела давно – с тех пор, как ему стало понятно, чем Финеас, Ол, Сахар и Беркут от него отличались.
Они были зрячими не потому, что имели здоровые глаза, а потому, что могли видеть мир и знали свое будущее в нем. Регарди же, несмотря на то, что умел слышать, осязать и чувствовать лучше многих зрячих, оставался слепым. Мир ему был не нужен, а будущее не имело смысла. Было только настоящее, и оно подсказывало, что выбор есть. Даже когда казалось, что все, к чему он стремился, лишь песок, ускользающий между пальцев.
Арлинг не помнил, как провел остаток ночи, а с приближением рассвета направился к Дому Солнца, где стал дожидаться появления учителя. Иман не заставил себя долго ждать. На этот раз Регарди даже различил звук его шагов, хотя, возможно, учитель просто заметил его. Во всяком случае, Арлинг был ему благодарен. За все.
– Так рано, – усмехнулся мистик. – Гости еще не прибыли. Ты так и не научился терпению, Арлинг.
– Я знаю, учитель, – склонил голову Регарди. Разговор начался плохо, но назад пути не было. Вздохнув, он быстро произнес задуманное, чувствуя, как каждое слово жжет язык, словно раскаленный камень.
– Я не отвлеку вас надолго. Но прежде, чем скажу то, зачем пришел, хочу, чтобы вы знали. Это мое решение, и оно вызвано не страхом и не отчаянием. Вы сделали все, чтобы я мог стать вашим учеником, но я не приду сегодня на Огненный Круг. Как-то вы сказали мне: если птенец не может научиться летать, его надо сбросить с дерева. И тогда он либо полетит, либо разобьется. Я с вами не соглашусь. Не все птицы умеют летать, но от этого они не перестают быть птицами. Я приму любую вашу волю, даже если вы сочтете, что мне будет лучше покинуть школу. Похоже, брать у вас взаймы стало семейной традицией. Как и Абир, я вряд ли когда-нибудь сумею оплатить мой долг перед вами. И хотя я не могу выполнить «Удар Дракона» или прыгнуть назад через голову, но я сумею пройти по мостовой и не споткнуться о первый же камень. А так как я научился неплохо носить воду и работать в саду, то, возможно, милостыню мне просить уже не придется. Если я разочаровал вас своим отказом, прошу простить меня. Это будет моя последняя просьба, учитель.
