Но при первом же посещении больницы он ее возненавидел: его смутили сильные запахи и дух безликой суеты. Особенно же он невзлюбил детскую палату. Ряды маленьких тел, лежащих на безупречно белых простынях, казавшихся жесткими и отлично заправленными, вызывали сочувствие к детям и сомнение в том, что им удобно и уютно.
Войдя в крохотную приемную, он вспомнил операционную, которую ему показали, и палату, полную бледных и молчаливых детей. Он думал об этом дне последние три года, но теперь ему захотелось схватить Дейзи в охапку и унести ее от того, что ей предстояло.
Рядом с ним появилась Энджи.
– Это то, что нужно, Сэм, – сказала она мягко, будто прочла его мысли. – И когда Дейзи поправится, она сможет ходить, бегать и играть, как другие дети.
– Я отдал бы двадцать лет жизни за то, чтобы избавить ее от боли, – сказал Сэм тихо. – Черт возьми!
– Знаю. – Ее пальцы сжали его руку. К ним приближалась медицинская сестра. – То, что ты расхаживаешь туда-сюда, пугает Люси. Если ты притворишься бодрым, будет лучше.
Он никак не мог выглядеть бодрячком в таких обстоятельствах: работы у него не было, дом его сгорел дотла, дочери предстояла сложная и мучительная операция, а жена через несколько дней собиралась уехать от него.
Каждый раз, когда он смотрел на Энджи, сердце его пронзала острая боль. Она за это время стала неотъемлемой частью его самого, и он не представлял, как сможет жить без нее.
Но в то же время он не мог представить и того, как она будет жить с ним. И это тоже была проблема. Та же, что и десять лет назад. Если бы ее отец был жив, старик Бертоли заметил бы, что Сэм теперь был не в лучшем положении, чем тогда, – он не добился успеха. Ему было нечего предложить жене, кроме тяжелой, суровой жизни, а какая женщина пожелала бы такой жизни для себя? Во всяком случае, не та, которую ждал Питер Де Грут и на которой жаждал жениться.
Она спросила, не желает ли он знать, что она сказала Де Груту, когда тот вызвал ее к телефону. Сэм ответил «нет» и ушел. Теперь болезненная потребность терзать себя вынуждала его пожалеть, что он не захотел ее слушать.
– Вы можете войти туда, – сказала им сестра.
Дейзи казалась крохотной и напуганной. Длинная белая кровать будто поглотила ее. Каждый раз, когда кто-нибудь из детей, лежавших в этой большой и неестественно тихой комнате, начинал стонать, она оглядывала ее огромными глазами и кровь отливала от ее щек.
Даже неугомонная Люси говорила здесь шепотом.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она Дейзи, разглядывая ее больничную одежду.
– Пока еще ничего не случилось, – ответила ей Дейзи тоже шепотом.
Следующие несколько часов они просидели возле постели Дейзи, разговаривая приглушенными голосами, глядя, как Дейзи ест свой жалкий жидкий ужин, и стараясь вести легкую и непринужденную беседу. Когда появилась сестра, чтобы погасить свет в детской палате, они почти с облегчением ушли оттуда.
– Это самое унылое место, какое только мне доводилось видеть в жизни.
Запах свежего навоза на стоянке конных экипажей был Сэму гораздо милее и приятнее, чем ароматы больницы. Сэм помог Энджи и Люси сесть в кеб и поместился напротив, чувствуя облегчение, что освободился от необходимости быть через силу бодрым и жизнерадостным. Люси примостилась на краю сиденья. Руки ее, лежавшие на коленях, были крепко сжаты.
– Я боюсь за Дейзи, – сказала она тихо, в глазах стояли слезы.
Сэм смотрел на Энджи, которая тотчас же обняла девочку за плечи и крепче прижала к себе. Не только ему одному будет не хватать этой женщины. Мысль о горе девочек была почти такой же нестерпимой, как и его страх перед грозящей потерей.
– Постараемся отвлечься от печальных мыслей за ужином в отеле, – сказала Энджи. – А потом уснем в постели, мягкой как облако. Матрасы в отеле набиты гусиным пухом.
– А чем набиты наши матрасы? – поинтересовалась Люси.
– Не знаю, чем именно, но чем-то жестким и хрустящим. Но сегодня ты будешь спать как ангел.
Подняв голову, она встретила взгляд Сэма, и он подумал, что предстоящая ночь будет для нее такой же долгой и бессонной, как и для него. Всем сердцем он желал, чтобы они держали друг друга в объятиях и черпали в этом утешение.
Но он дал зарок больше не прикасаться к ней. Гордость не давала ему поступать так, как подсказывали чувства. Он не хотел, чтобы она спала в его постели, потому что она понимала его беспокойство и тоску и жалела его. Хуже того, он подозревал, что душой она уже в Чикаго. И в груди у него начинала бушевать буря, когда он вспоминал, что она предназначена в жены другому мужчине.
Повернувшись лицом к окну, он кусал свой ноготь. Он не забудет своей клятвы, что бы ни случилось, как бы страстно он ее ни желал.
Краем уха слушая смех Люси и Энджи и плеск воды в ванной отеля, Сэм напомнил себе, что у него есть выпивка в их гостиной. Когда они появились в халатах, с волосами, замотанными белыми полотенцами, он ощутил аромат роз и понял, что этот аромат всегда будет напоминать ему об Энджи.
– Папа! – Люси остановилась на пути в спальню, которую они делили с Энджи. – Ты на кого-то сердишься?
Он схватил ее под мышки и подбросил в воздух, потом прижал к груди.
– Просто устал. Давай я вытру твои волосы и расчешу их, уложу тебя в постель и подоткну одеяло.
Когда Сэм вернулся в гостиную, Энджи сидела у открытого окна, позволяя прохладному ночному воздуху сушить свои длинные волосы. Если бы Сэм был художником, он написал бы ее такой, какой видел сейчас: глаза закрыты, голова чуть склонена, пальцы перебирают длинные пряди влажных волос. Ворот халата позволял видеть ложбинку между грудями, йот этого зрелища у него образовался комок в горле и стало трудно глотать. Ее домашний вид, то, что она бьша в халате, что он мог видеть ее с распущенными волосами и босыми ногами, причиняло ему невыносимую боль.
– В воздухе чувствуется осень, – сказала Энджи, открывая глаза. – Деревья начинают желтеть.
Она прилетела к нему весной, как яркий лист, которому предстояло оторваться и улететь осенью.
– Хочешь выпить? Это поможет тебе уснуть.
Если бы он посмотрел на нее еще с минуту, он поставил бы их обоих в неловкое положение, потому что попытался бы поцеловать ее.
– Спасибо. – Она улыбнулась и тряхнула волосами, отбрасывая их со лба. – Забавно. Я не имела обыкновения пить пиво, а теперь предпочитаю его всему и хочу, чтобы оно всегда было в доме. – Она покачала головой: – Нет, я ничего особенного не имею в виду. Готова пить, что там есть в меню.
– Думаю, мне нужно рассказать тебе о моих планах. – Он плеснул виски ей в стакан. – Когда я договаривался об операции Дейзи, я связался здесь, в Спрингс, с агентом и попросил его найти дом, который я мог бы снять на время выздоровления Дейзи. Доктор говорит, что ей придется менять гипс дважды в неделю. Когда доктор скажет, что у Дейзи все в порядке, я куплю маленький домик в Денвере. Я уже поговорил с Кеном, и первой моей работой будет строительство особняка Джонсонов. Дни моего золотоискательства прошли. Каким бы ни было мое будущее, оно будет связано с плотницким делом.
