— Отлично сказано, — произнес инквизитор и в подтверждение своего удовлетворения взял понюшку табаку, а Казанова откинулся на подушки, утомленный собственным красноречием. — А теперь дайте мне возможность высказаться. Мы арестовали вас той властью, какою наделили нас законы Венеции, — арестовали потому, что на вас был совершен донос, который сделала лично весьма уважаемая особа, обвинив вас в прямом участии в заговоре против Венеции — заговоре, который ни больше ни меньше состоит в том, чтобы завладеть нашими ключевыми форпостами на Адриатике с помощью предательства и совращения комендантов этих крепостей, а затем передать их в руки наших врагов — австрийцев.
— Ах, так вот, значит, как отомстила мне донна Джульетта?! — прервал его, насупясь, Казанова. — Что же побудило вас поверить такой глупости?
— Венеция никогда не подтверждает и не отрицает догадок о личности доносчика, — холодно сказал инквизитор. — А что касается последней части вашего замечания, то с нашей стороны было бы безумием не заняться расследованием, тем более что у нас есть доказательства — должен признать, несколько туманные и неудовлетворительные, — что такой заговор существовал. Но вся эта история покрыта тайной. Либо нам дали очень неверные сведения, либо мы имеем дело с на редкость хитрыми и осторожными людьми, на которых работают два, а то и больше агентов, до сих пор остающихся неуловимыми.
— Но я-то какое имею ко всему этому отношение? — с горечью спросил Казанова. — При том, что я ничего не знаю об этом, кроме того, что вы мне сейчас рассказали?
— Как и во всех комиссиях, в нашем Триумвирате есть расхождение во мнениях, — сдержанно сказал инквизитор. — Я с самого начала считал, что вы невиновны, но мои коллеги думали иначе. Затем, поскольку в далмацких и албанских портах ничего не происходило, я счел это говорящим в вашу пользу, а мои коллеги утверждали, что это, возможно, объясняется тем, что мы схватили главного заговорщика, то есть вас.
— Боюсь, я заплатил слишком дорого за высокое мнение их превосходительств о моих способностях к интригам, — сказал Казанова. — Тюрьма на редкость хорошо растворяет человеческое тщеславие.
— Так мне говорили, — сказал инквизитор, по обыкновению ныряя пальцем в табакерку. — Я продолжу: так вот, все было тихо в течение более года… даже полутора лет, так? — поправился он, заметив протестующий жест Казановы. — Но сейчас мы получили некие сведения, которые заинтересуют вас, как они заинтересовали и нас…
— Заинтересуют меня?
— Похоже, что вас принесли в жертву, чтобы прикрыть кое-кого другого, настоящего агента, а мы считали, что выловили агента, когда арестовали вас. Главной движущей силой во всем этом является посланник одной иностранной державы, в отношении которого мы открыто ничего не можем предпринять, не вызвав войны, а мы — нечего и говорить — не в состоянии ее затевать. Похоже, что вы каким-то образом оскорбили или унизили этого посланника и он питает к вам личную неприязнь… Кстати, не было ли с вами в тот день в гондоле Вальери молодой женщины?
— Да, была.
— А куда она делась?
— Марко высадил ее на берег поблизости от Местре, и она, по всей вероятности, покинула территорию Венеции.
— Это и он говорит, — заметил инквизитор, кивая с глубокомысленным видом, — либо вы очень умело приготовили ответы на все вопросы, либо — как это ни удивительно, — пожалуй, говорите правду… Но возвращаюсь к делам более важным: этот агент, ради которого вы были принесены в жертву… м-м… господином, которому вы перебежали дорогу в… Что я хотел сказать?.. Словом, этот агент, насколько нам известно, приезжает для получения инструкций в деревню в швейцарском кантоне Гризон.
— Ну так почему же вы не пошлете туда кого-нибудь из ваших бандитов, чтобы перерезать ему горло? — нетерпеливо спросил Казанова.
— Мы, конечно, делали такие вещи раньше, — спокойно признал инквизитор, — но с меньшим успехом, чем нам хотелось бы или чем можно предполагать. А в данном случае против этого есть и более серьезные возражения. Гризон в союзе с Австрийской империей. А империя проявляет особый интерес к этой… твари. Нет, мы решили, что лучше будет послать вас туда, чтобы вы завлекли агента на нашу территорию, где мы могли бы совершить арест…
— Меня?! — в изумлении прервал его Казанова. — Но что же я могу сделать? И почему посылать именно меня?
Инквизитор улыбнулся.
— Это мне нетрудно вам объяснить, — сказал он. — Мы поняли, что причина нашего провала объясняется, по всей вероятности, тем, что агентом является женщина, — это нам и в голову не приходило.
— Невероятно!
— Ничуть, — не без издевки заметил инквизитор. — Женщин постоянно используют в подобных тайных политических… м-м… маневрах. Французский двор, Англия и Голландия постоянно так поступают. У нас, поскольку мы имеем дело главным образом с папой и турками — с двумя государствами, где у власти стоят мужчины, — меньше опыта такого рода. Словом, такое предположение поступило к нам сейчас от наших наблюдателей. Ну и мне пришло в голову, что лучший способ завлечь женщину и заставить ее пересечь нашу границу без применения силы — это подослать к ней самого изощренного соблазнителя нашего времени…
— Вы мне льстите, — мрачно произнес Казанова.
— Нисколько, нисколько, это чистая правда. То, что так трудно для другого, легко для вас, вам достаточно ослепить ее, заставить стать вашей и привезти туда, куда мы скажем и где сможем спокойно ее арестовать, а вы, конечно, больше никогда ее не увидите.
— Премерзкая антреприза, — сказал Казанова.
— Но все-таки лучше, чем пожизненное заключение в Колодцах, синьор Казанова, ибо, уж будьте уверены, мы вас больше не препоручим заботам легкомысленных надзирателей Свинцовой тюрьмы — даже при нашей новой системе. А жизнь обитателей Колодцев обычно не бывает долгой.
Казанова прикусил губу и какое-то время сидел с мрачным видом. Предложение казалось ему унизительным, но Колодцы — эти страшные подземные темницы без света, наполовину утопленные в мокрой почве Венеции, кишащие крысами, населенные микробами лихорадки…
— Продолжайте, — угрюмо произнес он.
— А-а, я так и думал, что вы согласитесь, — цинично сказал инквизитор. — Но в таком случае нам не о чем больше говорить, разве что о деталях, которые мы рассмотрим позже…
— Но как я узнаю эту… эту особу? — спросил Казанова, проглатывая неприязнь.
— Вам нетрудно будет заметить чужую женщину или иностранку в маленькой гостинице заброшенной деревушки в Гризоне. Место это находится у подножия перевала Стельвио, хотя и не на главной дороге, — как видите, хитро выбрано. Так или иначе, вы узнаете эту особу, так как вам она знакома.
— Я узнаю ее?! — Казанова был потрясен. — Да как это может быть?
— Дорогой мой Казанова! — Инквизитор, несколько развеселившись, взял понюшку табаку. — Да неужели вы до сих пор не поняли, что некоторые дамы, благосклонно относясь к определенного рода авансам, чувствуют себя глубоко оскорбленными, если их бросают или с ними порывают до того, как они того захотят? Вы же сами, кажется, думаете — учтите, я ничего не признаю и ничего не отрицаю, — что донесла на вас женщина…
