Убегая, Рик миновал тело Рено. Маленький француз и в смерти выглядел таким же щеголем, каким был при жизни.
— Прощай, Луи, — сказал Рик. — Дьявольски прекрасная была дружба. Жалко, что закончилась.
Церковь рядом. Врата открыты, ждут беглецов. Рик ворвался в храм. И врата плотно захлопнулись за ними.
— Сюда, — сказал пастор.
Ильза очнулась.
— Идти можешь? — спросил Рик.
Ее боевой запал иссяк.
— Кажется, — ответила она голосом человека, который не может поверить, что еще жив. Она потеряла одну туфлю. Сбросила вторую и пошла босиком. Роскошное алое платье пропиталось кровью. Кровью Гейдриха, конечно, — и Виктора.
Где-то завизжали сирены. Кажется, вдалеке Рик расслышал крики. А в голове его звучали голоса мертвых. И к этому хору только что присоединился Виктор Ласло.
Пастор провел их через алтарь, вниз по ступенькам и в крипту: кругом кости святых, мучеников и тех, кому просто не повезло, кому пришлось умереть за свои убеждения, кого убили за веру и кто просто оказался в неподходящем месте в неподходящий час. Из крипты тоннель выводил в другой тоннель, протянувшийся под улицей. Далеко ли, Рик не успел понять. Должно быть, похоже на Пелл-стрит[152]в Нью-Йорке, только там нет святых и мучеников, а есть китайские харчевни. На Пелл-стрит Рик не бывал, но, с другой стороны, и предположить не мог, что окажется здесь, среди прославленных христианских покойников. Кто бы мог подумать, что в Чехословакии найдется Чайнатаун.
Вот и лестница; она выведет их на улицу.
— Как ты? — спросил Рик.
Ильза промолчала. Лишь посмотрела на него с таким глубоким изумлением, какого ему не приходилось читать ни в чьих глазах никогда.
— Зачем ты это сделал? — горько спросила она.
— Позже, — прохрипел он.
— Я тебя ненавижу, — сказала Ильза.
Они взошли по лестнице наружу. Забрались в кузов поджидавшего их продуктового фургона.
— Лягте, — посоветовал пастор, — и не высовывайтесь.
Двое рабочих навалили на них груду гнилого, на выброс, салата, и фургон медленно покатил в Лидице.
Свернувшись под грудой салата, Рик с Ильзой лежали, обнявшись крепко, будто любовники. И никогда не были так далеки друг от друга.
Глава тридцать седьмая
Рику с Ильзой повезло. А вот Яну Кубишу и Йозефу Габчику не пришлось вернуться в Лидице. Фашисты настигли их в крипте церкви Святых Кирилла и Мефодия. Там собрались подпольщики — сто двадцать участников чешского сопротивления ожидали вести об устранении Гейдриха.
Чешские патриоты стояли до последнего, но враг был многочислен и лучше вооружен. Огонь подпольщиков косил немцев на лестнице, косил в проломах, когда они рвались в крипту через взорванный пол церкви; потом у чехов кончились патроны, и они стали отбиваться камнями, ножами и голыми руками, а потом немцы хлынули в крипту, и немногим оставшимся чехам уже невозможно стало их сдерживать. Двое последних уцелевших бойцов, у которых осталось по одной пуле, пожали друг другу руки, расцеловались и застрелились, рухнув замертво подле мучеников и святых.
В конце концов фашистской контрразведке удалось отделить Кубиша и Габчика от остальных. Священники попытались было окропить их тела святой водой, но с немцами такое не проходит. Они отрезали у Яна и Йозефа головы, насадили на штыки и вынесли из крипты на поверхность, пронесли по улицам города обратно к Карлову мосту. Там штыки с головами всунули в руки двум скульптурным святым — святому Яну Непомуку и святой Лютгарде, — где они и оставались, пока птицы небесные, столь любимые святым Франциском, не выклевали глаза и не съели носы, пока плоть не истлела и не осталась лишь пара черепов. После этого фашисты прикладами разбили черепа на куски и выбросили осколки в реку — на корм рыбам.
Тела они тоже разрубили на куски тесаками и топорами. Глубокой ночью вырыли яму в неосвященной земле, на крестьянском поле, и сбросили туда останки Кубиша и Габчика. Засыпали известью, а сверху — грязью, потом плевали и мочились на могилу. Остальные тела сожгли в ближайшем концентрационном лагере в Терезиенштадте, что неподалеку от Праги, — образцовом лагере, единственном, куда фашисты пустили Красный Крест.
Из документов, найденных при Йозефе Габчике, немцы узнали, что он из деревни Лидице.
Тела Виктора Ласло больше никто никогда не видел.
Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, имперский протектор Богемии и Моравии, председатель конференции в Ванзее, автор «окончательного решения» еврейского вопроса, прожил еще восемь мучительных дней. Взрывом ему сломало спину. Он лишился большей части своего выразительного лица, в том числе — орлиного носа, которым так гордился. В его теле застряли конский волос из набивки сидений и шрапнель; в раны попала инфекция, они загноились. В конце концов его убило пулевое ранение в живот — выстрел Виктора Ласло, выпущенный в последнем предсмертном усилии. Лучшие врачи рейха не смогли остановить кровотечение или смягчить смертные муки наместника. 4 июня 1942 года Рейнхард Гейдрих умер. В тридцать восемь лет — ровесником Ричарда Блэйна.
В Берлине Адольф Гитлер объявил месячный национальный траур. В Праге пятьдесят тысяч сочувствующих чехов вышли на улицы, возмущенные терроризмом Союзников.
Генрих Гиммлер поклялся, что ни СС, ни гестапо не успокоятся, пока все виновники не получат по заслугам. Глядя сквозь толстые очки, шевеля жидкими усиками, он прочел речь, которую написал ему Геббельс.
— Немецкое возмездие, — провозгласил он, — будет и скорым и ужасным.
Эрнст Кальтенбруннер поднялся на одну ступеньку. В ту ночь, когда Гейдрих умер, Кальтенбруннер вынул из тайного сейфа гестаповское досье на бывшего шефа и сжег. Больше оно ему не пригодится.
В Пражском замке эсэсовцы тщательно обыскали кабинет Гейдриха, конфисковав все сколько-нибудь значимые Akten и досье, которые могли навредить кому-нибудь из членов государственной и партийной иерархии. Бесценную скрипку Гейдриха один эсэсовец растоптал сапогами, начищенными с утра до зеркального блеска. Обломки он выбросил в окно, в сторону башни Далибора.
Первыми поплатились евреи. Через несколько часов после покушения фашисты приказали немедленно отправить в Освенцим три тысячи евреев из Терезиенштадта. Ни один из Освенцима не вернулся.
В ответ на пражское покушение Геббельс приказал арестовать пятьсот из оставшихся берлинских евреев. В день, когда Гейдрих умер, 152 из них расстреляли. Никто не сообщил им, за что их убивают.
* * *
Ни Рик, ни Ильза ничего обо всех этих событиях не знали. Они отсиживались на ферме в Лидице, залечивали раны и ждали самолета, который обещали за ними прислать. Они не знали, когда он прилетит. Не знали, прилетит ли вообще. Им оставалось лишь надеяться, что англичане сдержат слово.
