— Ну что?
— Ни фига, блядь… Лей воду. Все, перекур, ребята, отдохнем.
Сам лейтенант участия не принимает. Не хочет ручки утруждать товарищ командир. Всю грязную работу за него Анисимов делай, а ему — благодарность в приказе, как же, добыл важные сведения, майор Пронин. Что, съел, генералиссимус? Не колется белячок? Вот те хрен, чтоб голова не болталась.
— Упертый попался до невозможности его благородие.
— Чего делать будем, ребята?
— А чего делать? Месить его, гад, пока не запоет.
— Сдохнет.
— Не сдохнет. Он крепкий.
— Ну, значит, не запоет. Это спецназ, Серый. Боец. Кулаки сбитые — видел?
— Надо чего-то думать, — сказал Вован. — Потому что из-за этой Зои, гад, Космодемьянской нам всем впарят как я ебу. А устал же, гад, так, что сил нет.
Избивать человека — действительно не такая уж легкая работа. Недаром коллективное бессознательное рисует палача здоровенным парнягой. От ударов руками по лицу страдает в основном лицо, но и руки тоже побаливают.
— Надо по-другому как-то, — выдвинулся Серый. — Потому что мы его скоро убьем на хрен…
— Можно, гад, зажигалкой прижечь. Или сигаретой… — без особого энтузиазма предложил Вован. — Откуда я знаю! Что я вам, гад, инквизитор?
Анисимов взял бычок, посмотрел на тлеющий кончик и решительно погасил окурок о тыльную сторону своей ладони. Не поморщившись.
— Ты чего, Сава?
— Ничего. — Солдат надел ремень. Покосился на дверь. Приниматься за работу ужасно не хотелось. Дерьмовая это работа, собачья. Пусть литер сам ею занимается. Лучше бы он, Анисимов, вниз пошел, там хоть настоящее дело, аж сюда слышно. А то без него разобьют белых, вернется он домой, девки спросят — чем занимался? И что, он пойдет рассказывать, как геройски они втроем одного пиздили? Тьфу, да пошло бы оно все на хрен.
— Остап! — обратился он к рядовому Остапчуку, своей любимой боксерской груше. — Давай, придумай че-нить.
Из корпуса вышел Палишко.
— Анисимов, скоро ваш перекур закончится?
— Так точно, товарищ лейтенант!
— Майор вот-вот вернется. Что делать будем, рядовой? Твои предложения.
— Вон, Генка у нас умный, он сейчас че-нить придумает, — ткнул пальцем Анисимов.
— И что же это он придумает?
— Я попробую, товарищ лейтенант, — почти уверенно сказал Генка.
— Что ты попробуешь? — переспросил лейтенант.
— Понимаете, товарищ лейтенант, — заторопился Генка. — Ну, то есть я думаю, что он сам не знает, какой код там включил этот. И приказов этот тоже не слушается, так? То есть он будет что угодно говорить, этому все равно. Но он же говорит в эту штуку, то есть тот, который там, его слышит, так?
— Ну, — сказал лейтенант. — Короче!
— Нужно, чтобы он кричал.
Молчание. Никто не понял или не захотел понять! Генка поторопился довести свою мысль до слушателей.
— И сказать этому, который там, что мы не перестанем, пока он не откроет. Так?
— Ты… — Лейтенант запнулся. — Ты соображаешь, что говоришь? Ты соображаешь?! — Он сгреб рядового за грудки.
— Да! — пискнул Генка. Руки лейтенанта разжались.
— А ты знаешь, как это сделать?
— Да, — мертвым голосом ответил рядовой.
— Делай, — сказал Палишко. — Давай, командуй, только быстро!
Рядовой Геннадий Остапчук показал на корпус:
— Мне туда на минуточку…
«В сортир, что ли?»
— Иди.
Гена, начитанный мальчик с развитым воображением, пошел не в сортир. Он думал над решением проблемы и вспомнил, что видел на столе в кабинете подходящую вещь.
В корпусе было полно народу. Тяжелораненые, хрипевшие и стонавшие на полу, но больше молчащих — измученных болью, ослабевших от потери крови — наглядные пособия на тему «Почему нужно побыстрее отключить помехи и вызвать помощь».
— Остап, ты куда? — спросил кто-то.
— Приказ! — бросил Генка.
Чем-то это было хорошо: не оправдываться на окрик, а внушительно бросить: «Приказ!»
Он обшарил стол и нашел то, что нужно. Ручки и карандаши уже растащили, в известных целях помылили и бумагу, но на эту штучку никто не позарился — назначение ее было неясно. Генка при всей своей начитанности сам не знал, как она называется и для чего нужна, но выглядела она как самое то, что надо. Может быть, и делать ничего не придется — пленник посмотрит на заходящие друг на друга хромированные клыки, два снизу и два сверху, посмотрит и испугается холодного стального блеска… Испугается так, как боится его сам Гена.
У Гены Остапчука было очень живое воображение.
…Лейтенант сделал рейд по окрестностям, прислушался к перебранке минометов и АГС внизу, за жидким горным леском. Он был в тревоге. Приемлемого выхода из положения не наблюдалось. Может быть, вражина и в самом деле не знает кода. Что же — сидеть и ждать белых?
Во время посещения корпуса он подошел к толстой железной двери, наугад потыкал в замок. Ударил в сталь кулаком, матюкнулся. Каменная кладка, цемент — нашему не чета. Вмуровано мертво. Граната не берет — пробовали. С гранатометом тут не пристроишься: планировка не та.
Он пощелкал рычажком на «говорилке», подавил в себе желание отматюкать того, кто засел за железной дверью. Не поможет. Ладно, открывать он не хочет. Но пусть выключит помехи. Если пройдет то, что предложил Остапчук, — может, и выключит. Всего делов: нажать пару кнопок…
А вдруг там и нет никого?
Ну и хрен ли? Мозгами пошевели: Верещагин и его кодла здесь охрану несли. Охрану. Должны знать все входы и выходы. Должен быть другой способ заткнуть вышку. Палишко не особенно рубит в технике, да ему и не надо задумываться, что это за способ. Пусть беляк сам расскажет.
Он расскажет.
Лейтенант вернулся в генераторную. Пленные и двое рядовых, что их стерегли, проводили его почти одинаковыми тревожными взглядами. Пленные… что-то такое подумалось, связанное с пленными, мелькнуло в башке и ушло сразу же. Ладно, вспомнится.
Беляк лежал на полу, закрыв глаза — с понтом, без сознания. Но Палишко знал, по дыханию слышал, что гад притворяется.
— Ну? — спросил лейтенант. — Будем столбами стоять или как? Анисимов, развяжи ему руки…
Беляка подхватили под руки, перетащили на останки кресла и, перекинув локти через спинку, привязали запястья к ее стальной поперечине. Руки тут же оказались вывернутыми, как на дыбе — спинка была слишком широкой. Мордатый рядовой Микитюк вытащил нож и разрезал горловину тишэтки. Мокрая ткань треснула от рывка в две стороны — с отвратительным, нервным звуком. Футболку стянули на локти.
