— Джанки… — Мамаша шагнула вперед, приглядываясь к моему лицу. — Больше никого нет, все уроды свалили? Чего ты так раскраснелся?
— Второй, мамаша! — сказал я ей. — Второй готов!
Она прищурилась.
— Кто готов?
— Бородавочник Даб, начальник охраны Большого Дома. Воры прирезали его недавно в бывшем поместье Дэви.
— Это один их тех, кто тогда…
— Да, один из троих. Неклон умер, теперь и Даб. Осталось закончить дело. Ты как, мамаша? Где твои девки?
— Всех распустила. Денег дала на дорогу, после того как со мной за «Облако» рассчитались, и приказала убираться из города. Я уж тоже собралась уходить, да тут Пен и Бром со своими громилами ввалились. Хотели узнать, где ты. Бром, он совсем свихнулся. А после еще эльфы возникли с Самураем, тоже по твою душу. Ну, у них свалка началась, а я здесь спряталась…
— Где Большак?
Мамаша вздохнула:
— Его Самурай унес. В самом начале дал по башке, взвалил на плечо и унес, а своих оставил тут воевать.
Я шагнул назад и потер лоб, соображая:
— Наверно, в Большой Дом он его потащил?
— Может и так. — Лапута поудобнее перехватила котомку. — Что с тобой, Джанки? Ты ж обычно медленный, основательный, а сейчас такой… резкий стал. Нервный.
Я стукнул кулаком по стене, выскочил из-под лестницы и окинул взглядом зал.
— Коротышка твои планы знал? — догадалась Лапута, выходя следом.
— Он мало знал, но о многом догадывался. Я хотел ночью, но… Все, конец. Надо делать это прямо сейчас. У меня все готово, почти все. Лапута, ты уходишь? Куда?
— Погоди, не части. Значит, я сейчас в порт. Там меня поджидает один корабль, с капитаном которого я столковалась еще утром. Я тут, наверно, последняя осталась во всем порту. Народ скарб свой похватал и за город смылся или уплыл, у кого возможность была, от греха подальше. Ты что собираешься делать, Джанки?
Я хлопнул по сумке на поясе:
— Есть чем заняться. Мне в Большой Дом надо.
— Я так и думала. Слушай сюда. В Большом Доме последние месяцы непонятные дела творятся. Всю прислугу оттуда выгнали, осталась только стража на первом этаже. Никого внутрь не пускают, кроме Самурая, Даба и Неклона, но последние двое уже покойники. Говорят, Протектор чем-то болен. И еще говорят, он с корсарскими Капитанами спелся и плавает к ним на каком-то чудном корабле, который никто увидеть не может… Да ты меня слушаешь, Джа?
— Слушаю. Это что ж за невидимый корабль такой? Мамаша, а что сейчас в «Неблагом Дворе»? Он работает еще?
— Это игорный дом, что ли? Нет, закрыт с тех пор, как ты из города исчез. Одного владельца, Тремора, убили тогда, помнишь? Двое других не поделили что-то, один решил из-под Галата уйти, а тот, конечно, стал возражать… Короче, закрыт он. Как и Капище, похожая история.
— Так, хорошо… Мамаша, у меня последнее дело к тебе осталось. Мне сейчас нужны хороший кошачий жеребец, эплейский самострел, длинная крепкая веревка с крюком и факел. Без них — все пропало. И они мне нужны очень быстро, Лапута. Прямо сейчас.
Троллиха сморщила зеленый лоб, соображая, вручила мне свою котомку, развернулась на каблуках и полезла обратно в кладовую.
— Держи, — произнесла Лапута, протягивая свернутую веревку, конец которой был привязан к стреле с длинным древком и четырьмя наконечниками — один прямой, три изогнуты так, что острия их смотрят в обратную сторону. — И вот это… — Она отдала мне факел. — Никаких самострелов здесь нет, Джа, разве что у убитых посмотреть. — Она показала в зал.
— Я смотрел — эплейских там нет, только луки и арбалеты… Ладно, сойдет и лук.
Пока я говорил, мы выбрались из-под лестницы и попали в зал. Я поднял с пола оружие.
— А жеребец?
— Вот с жеребцом сложнее, — сказала Лапута. — Тебе это вправду очень срочно?
— Плазмоди, наверное, как раз забирает свою икру у лепреконов. Или даже уже забрал. Если они сказали ему то, что, как я надеюсь, должны были сказать… совсем мало времени осталось, Лапута.
Двери трактира перекрывала карета, мы выбрались наружу через окно. Было непривычно тихо; все, кто нападал на «Облако», исчезли, в порту почти никого не осталось.
— Да! — вдруг громко произнесла Лапута. — Точно, как это я сразу… А ну-ка пошли, Джа.
Там, где я разговаривал с Хорьком, теперь не было ни его, ни Пена Галата — наверное, Твюдж, представитель старой гвардии городских бандитов, хранил верность хозяину и не бросил его, а утащил куда-то в безопасное место. Лапута поволокла меня по улицам, на окраину порта, приговаривая:
— Быстрее давай. На корабле ждут, как бы они без меня не уплыли.
По дороге мы не встретили ни одного человека. Когда троллиха затащила меня в тупик на задворках порта, я понял, куда она шла. Слева был дом с наглухо закрытыми ставнями и узкой дверью.
— Горбуш? — спросил я.
— Угу… — Лапута сняла с пояса связку ключей и потрясла ею перед моим носом. — На все случаи жизни, Джа…
— Разве у Горбуша есть кошачьи жеребцы? Я думал, он только оружием занимается да всяким шмотьем…
— Ты отстал от жизни. — Мамаша подступила к двери и склонилась над замком. — Горбуш зажирел. Выкупил соседние развалюхи, сделал внутри конюшни. Теперь у него и оружие, и шмотки, и камешки, а с недавних пор жеребцы. Гном Пиндос стал контрабандно провозить их сюда, а Горбуш организовал у себя перевалочный пункт.
Замок щелкнул, дверь открылась, и мы вошли в дом перекупщика краденого, а теперь, как оказалось, еще и пособника контрабандистов.
— Думаешь, хозяин сбежал, а лошадей так и оставил в конюшнях? — спросил я, пока мы шли темным захламленным коридором.
— Так а что с ними сделается? Овса им накидали — и ладно. Горбуш же, наверное, рассчитывал одну ночь отсидеться где-нибудь и вернуться обратно. Никто ведь, кроме меня, не знает, как круто все заварилось. Да и я всех твоих планов не знаю…
Мы вышли через заднюю дверь и очутились в уединенном внутреннем дворике. Я огляделся, пытаясь сообразить, в какую часть порта мы попали. Кажется, слева должны были тянуться склады, и тогда выходило, что место, где лепреконы организовали схрон для жабьей икры, находилось рядом — возможно, за одной из глухих стен, окружавших двор.
Рядом с приоткрытыми воротами конюшни стояла двуколка, изнутри доносилось ржание.
— Давай, давай, — торопила Лапута. — Корабль мой уплывет!
Я вошел внутрь и огляделся, щурясь в полутьме. Конюшня оказалась просторной, но в ней стояла всего пара жеребцов — наверное, в этом новом для себя деле Горбуш еще не успел развернуться как следует.
