Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
На голову водрузил зелёную чалму с золотым пером. Такая шапка не больно подходит для скачки по горным лесам, но Семён хотел сохранить память о былых богатстве и власти, а иначе, как на голове, чалму с собой не провезёшь.
С вечера к дому везира подвели арабского скакуна, сообщив, что это подарок шемхала. Значит, завтра придётся выезжать на нём. Конечно, Семён предпочёл бы привычного текинца, но в общем-то ему было всё равно. С тех пор как пропал Воронок, Семён уже не привязывался ни к какому коню, легко меняя скакунов.
Задолго до рассвета охотничья кавалькада была готова в путь. Тупомордые сансуны рвались с поводков, охотничьи гепарды игрались, звеня цепями, в предвкушении минуты, когда им дадут свободу. Доезжачие несли тяжёлые копья, какими удобно осаживать медведя и добивать кабана. Сокольничьи сберегали на руках беркутов, кречетов и орлов, которым сегодня не предвиделось работы. Множество обедневших тархунов и узденей в полном боевом облачении составляли ближайшее окружение шемхала. Охота есть истинно царская забава и замена войне в мирное время. Хрипло ревели сурнай-карнаи, охотники горячили скакунов, всякий старался выделиться и показать себя.
Через час всё это великолепие уже рассыпалось по горам, выискивая, куда спрятался осторожный беюк-адам.
Среди сумятицы и праздничного кружения Семён легко сумел отделиться от основной толпы, но остаться в полном одиночестве ему не удавалось, один из слуг шемхала всё время находился поблизости.
— Туда! — крикнул Семён, продираясь сквозь заросли барбариса. — Слышишь? Собаки ведут вверх по ущелью, значит, бекж будет уходить через обрыв. Здесь мы его и переймем!
На мгновение Семён забыл, что говорит это, чтобы погасить возможные сомнения, с чего бы это знатный гость отъезжает в сторону. Настоящий охотничий азарт овладел им. Сто человек ловит беюк-адама, и лишь один Семён догадался, куда пойдёт зверь!
Что-то шелохнуло в густом кустарнике, Семён вскинул лук, нежно свистнула стрела, и в ответ среди сплётшихся ветвей взметнулась безобразная фигура, покрытая густой бурой шерстью. Доезжачий метнулся вперёд, стараясь прикрыть господина выставленным копьём, но, вздыбив коня, остановился, ибо увидел, что его помощь была бы излишня и, значит, оскорбительна. Стрела верно нашла жертву, беюк-адам катался по камням, хрипел, размазывая лапами кровь, и наконец пополз, цепляясь слабеющими пальцами за камни и издавая хнычущие звуки.
Семён, нагнувшись с седла, смотрел вниз. Беюк-адам уже не казался страшным, он умирал. Умирал больно и трудно, как всякая тварь, которой хочется жить. Глаза его, прежде жёлтые и круглые, наполнились мукой и казались совсем человеческими.
Почему у всякого страдающего существа проявляется человеческий взгляд?
Семён встретил этот взгляд, и в душе всплыли слова: «Не хочу больше причинять зла правоверным». А кто есть правоверный среди сущих? Для себя всякая вера права, и всякое дыхание славит господа. Жил большой человек беюк-адам в кизиловых чащах на склоне горы, любил свою подругу, растил мохнатых детишек, и если делал кому вред, то безгрешно, сам того не понимая. И так длилось, покуда не привалила толпа маленьких хищных людишек, кичик-адамов, и вот большой адам умирает, пропоротый смертельной тростинкой. А ещё вспомнился бородатый разбойник Сеид; как стражник дразнил его беюком… Много ли разницы между тем беюк-адамом и этим? Если вдуматься, то этот жизнь прожил достойней.
Короткая судорога скривила губы Семёну. Это ж надо придумать — за свою жизнь он пролил крови — озеро наполнить можно, а тут над зверем разгоревался! Видно, на всякого верблюда найдётся последняя соломинка.
— Займись! — крикнул Семён доезжачему и рванул коня в галоп. И лишь через минуту сообразил, что охотник мог понять приказ единственным образом — добить зверя и доставить тушу в лагерь.
— Ах, чтоб! — Семён хлестнул камчой, стремясь найти облегчение в скачке. Конь откликнулся гневным ржанием Семён швырнул камчу на землю. «Не хочу больше причинять зла правоверным!» О душе пора позаботиться! Где та душа?…
Конь мчался по каменистому склону, меж колючих зарослей, топча жёлтые огни железницы и кустики неопалимой купины. Урони в неё искру — в ответ пыхнет мгновенное пламя, но тут же угаснет, и куст останется каким был прежде. Таким же негоримым пламенем полыхал сейчас Семён.
Опомнился он, когда конь вынес к неширокой горной речке. Вода шумела по камням. На том берегу лежали такие же склоны, росли такие же кусты, что и по эту сторону реки.
Семён потряс головой. Куда его занесло? Что за река? Неужто Сунжа? — другой здесь поблизости нет. Но тогда, значит, на том берегу кончаются земли шаха и начинается Россия — Терская украина. Знал конь, куда скакать, верно доставил дурного всадника.
Семён прислушался. Рога и суряай-карнаи гудят где-то в запредельном далеке, а здесь царит безлюдная тишина. Оно и правильно, кому охота бродить вдоль немирной границы?… Значит, осталось перейти на тот берег, и нет больше властительного везира, а есть чёрный мужик. На этом берегу слава, почёт и довольство, на том — неведомая тропа. Много ли на свете людей, которые перейдут реку, избрав чёрный жребий? И всё-таки недаром сказано: «Кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит». Значит, надо идти, не корысти ради, а во спасение души.
Как был, в богатом парчовом халате, зелёной чалме с золотым пером — знаком высшей воинской власти, с богато убранной саблей на поясе, Семён пересёк реку. Арабский скакун, непривычный к горным рекам, вздрагивал и нервно вытанцовывал на месте.
— Ну что ты, малыш? — Семён похлопал коня по шее, стараясь успокоить, спрыгнул на землю, наклонился посмотреть, не поранена ли конская бабка неошлифованным краем речного валуна. Это движение спасло ему жизнь: свинцовая мушкетная пуля вжикнула в двух вершках над согнутой спиной и звонко расплескалась по камням.
— Держи бесермена! — вразнобой закричали несколько голосов. — От реки отсекай!… Утечёт!
На склоне показалось четверо всадников. Трое размахивали пиками, в руках четвёртого дымился татарский мултук. Подскакивая в сёдлах, казаки быстро приближались. То есть, конечно, они приближались быстро, если смотреть пешему человеку, благородных кровей араб в полмига оставил бы юс позади. Но бежать от людей, к которым так долго стремился, Семён не хотел. Он стоял, положив ладонь на луку седла, и улыбался, глядя на гарцующий разъезд.
— Пикой его не тронь, халат попортишь! — орал приотставший стрелок.
— Да вы что, хлопцы?! — крикнул Семён. — Креста на вас нет!
Казаки разом остановились, поражённые русской речью.
— Ты гляди, — поудивлялся один, — да он никак из наших? А мы думали — шемаханец приблудился. Они у нас и скот уводят, и людей, так и мы им той же монетой платим.
— Свой я, на Русь еду, — подтвердил Семён. — Чуть не всю жизнь на Востоке отбыл, и вот — привёл господь домой…
Семён не договорил, качнулся и упал на землю.
— Так-то лучше, — произнёс один из казаков, пряча обратно в рукав освинцованный шар кистеня, — а ты вытащил бы саблю, возись тогда с ним. Да и ускакать мог. Ну-ка, глянем, хлопцы, чего он с собой везёт…
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
