Фокси записалась на прием три недели назад, еще находясь в больнице, но когда в час дня в пятницу она появилась в его кабинете, Фредди Торн вздрогнул от неожиданности. Раньше она пользовалась услугами дантиста из Кембриджа, но к концу беременности у нее расшатались зубы, а времени на поездки не стало. К тому же компетентность Фредди не мог оспорить никто, даже Пайт. И все же, осмелев после родов и входя в его кабинет в смешном домике позади почты на улице Божества, она, сознавая, что в городе есть, помимо него, другие зубные врачи, ругала себя за то, что польстилась на популярную в Тарбоксе игру под названием «искушение судьбы».
На нем был белый халат и квадратные линзы поверх обычных очков. В кабинете фанатично наводили чистоту: об этом кричала и круглая салфетка на поддоне с пыточным инструментарием, и ладонь самого дантиста, поднятая то ли от удивления, то ли для благословения. Черные квадратные часы на стене показывали двенадцать минут второго. Первая пациентка после обеденного перерыва. Сама Фокси перекусила в десять утра: ребенок нарушил все ее привычки, в том числе сон и еду. Ее успокоило то, что Фредди, как и положено нормальному дантисту, опаздывает с приемом.
— Кто к нам пожаловал! — воскликнул он. — Чудесный день. — Он усадил ее в кресло и, заставив открыть рот, спросил: — В каком месте беспокоит? Успели высказаться уже трое: хороший знакомый Фокси, игривый человечек, скучный вежливый знакомый и чужак — анонимный специалист.
— Здесь. — Она ткнула пальцем в щеку и провела по зубам языком. Фредди слушал ее объяснения, прижимая к груди зеркальце. — Верхний коренной. Больно от сладкого. Еще вот здесь, с другой стороны, дыра в месте, где раньше была пломба. Кроме того, во всех книгах написано, и моя мать твердила, что у меня посыплются зубы, потому что весь кальций пойдет ребенку.
— Ты принимала кальций?
— Кажется, железо. В общем, все, что прописывал доктор Аллен.
— При современной структуре питания дефицит кальция — уже не проблема. Это в диких племенах у рожениц выпадают зубы. Позволь взглянуть. — Он действовал очень осторожно, всего раз задел нерв и извинился. Сквозь запах мяты из его рта пробивался дух съеденного на обед — возможно, телятины. Его ароматные пальцы оказались у нее во рту. Как многое из того, что вызывало у нее абстрактный страх, — роды, адюльтер — реальность и здесь оказалась неоднозначной и не такой уж страшной.
— У тебя крепкие зубы, — сказал он, тыча карандашом в муляж. В детстве эти муляжи казались Фокси воплощением ужаса. Странно, что он сказал «крепкие» вместо «хорошие» или «здоровые».
Она сосчитала отметки на муляже.
— Четыре дырки! — Она всегда становилась болтливой в стоматологическом кресле, как будто пыталась оттянуть встречу с зубным бором.
— Это немного, — заверил он ее. — Начнем с того зуба, который тебя беспокоит.
Он вооружился шприцем.
— Обычно я обхожусь без новокаина, — отважно сказала она.
— А сегодня не обойдешься. — Он был профессионален и неотразим. Куда подевался неряшливый тролль, дурачившийся на вечеринках? За линзами его глаза совершенно расплывались, его можно было только слышать и осязать. — В нашем ремесле все время появляется что-нибудь новенькое. — Он выбрал местечко у нее на верхней десне и прыснул туда чем-то холодным. Десна одеревенела, и она не почувствовала укола иглы.
Дожидаясь, пока подействует новокаин, Фредди возился за столом. Фокси зевнула; Тоби, накормленный в два часа, в пять проснется и потребует еды. Собственные ноги на стальной подставке казались ей большими, плоскими, бледными. В большом окне можно было наблюдать абстрактный вид: шиферную крышу тарбокской почты, словно нарисованную в небе. День был необычно теплым для конца ноября. Тучки, то и дело набегавшие на солнце, отбрасывали на город густую тень. Фокси удивлялась, почему Пайт не прислал ей цветов. Фредди грозно звенел металлом, его медсестра, курносая девушка с полосатой, как у скунса, челкой сновала взад-вперед между приемной и соседним кабинетом, где был стол, бунзеновская горелка, муляж детских зубов, кушетка. Ближе, на шкафу с выдвижными эмалированными ящиками, играло радио. Музыка то и дело прерывалась бесстрастным мужским голосом. Фокси недоумевала, откуда берется такая музыка, кто ее сочиняет — люди или машины, кто с таким упорством заставляет ее звучать в кабинетах зубных врачей, гостиничных вестибюлях, на борту самолетов. Кен сравнивал такую музыку с зубной пастой. Фредди откашлялся.
— Твоя мать по-прежнему у вас? Она сегодня будет? — Торны устраивали чопорный прием, на котором Фокси рассчитывала после длительной разлуки повидаться с Пайтом.
— Нет, во вторник мы посадили ее в самолет. Наконец-то!
— Разве Кену мешало присутствие тещи?
— Меньше, чем мне. Я привыкла к одиночеству.
— Она показалась мне симпатичной.
— Конечно. Но я не жила с ней с самого колледжа. Я уже не в том возрасте, когда нужна мать.
— Ее порадовал внук. — Это не было вопросом.
— Немного с ним посюсюкала. Но люди ее возраста, как оказалось, не очень гибкие, и мне пришлось приложить немало сил, чтобы младенец не действовал ей на нервы. Она примеряла туалеты и вспоминала прошлое, а я бегала вверх-вниз по лестнице.
Фредди уже вот-вот должен был взяться за бор, и рот Фокси заранее наполнился слюной. Ей очень хотелось рассказать ему все-все: о первой музыке боли, о том, как сокращались антракты покоя, о равнодушии врачей и сестер, об анестезии, от которой сперва заревело в ушах, после чего она утонула в реве, о поразительном, ищущем взгляде новорожденного, о дикой мысли, какая могла посетить только в полуобморочном состоянии, — что он больше похож на Пайта, чем на Кена, о том достойном удивления факте, что у нее, стройной Фокси, оказалось более чем достаточно молока…
— Она как будто не очень торопилась назад к мужу, — продолжил Фредди.
— Да, меня это тоже удивляло. Но она очень преданно отзывалась о своем Роте. По-моему, она воспринимает свою жизнь как сказочку про Золушку со счастливым концом. После сказки наступила приятная быль, а ей скучно…
— Она нашла в Кене родственную душу. — Снова не вопрос, а констатация.
— Не то слово!
Фредди ожидал более пространного ответа; получив отпор, он облизнул губы и ляпнул:
— Еще ее влекло ко мне.
— Как и всех нас, Фредди.
Медсестра, возившаяся в углу со стерилизатором, усмехнулась у Фредди за спиной. Чувствуя, что над ним подтрунивают, он стал суше.
— Мы обсуждали зачатие. Она не делилась своим впечатлением от беседы?
Медсестра покинула кабинет.
— В общих чертах. Вы рассказывали друг другу сказки.
— Не совсем. Помнится, мы пришли к выводу, что ветру так же легко оплодотворить женщину, как и мужчине, главное — верить, что это реально. Получается, что любое зачатие можно назвать непорочным. — Непонятно было, какой смысл он вкладывает в свою усмешку.
