Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
– Сохранение вверенного личного состава…
– Что вы там бормочете?
– …первейшая задача и обязанность командира!
– Вы плохо знаете устав. Первейшая задача, извините за каламбур – выполнение поставленной задачи. Кроме того, здесь я определяю ваши задачи.
– Командир имеет право не выполнить приказ вышестоящего офицера, если приказ противоречит воинскому уставу или наносит вред интересам Великой Помпилии!
– Вы лучше меня в курсе интересов Великой Помпилии?
– Я не собираюсь мешать опциону Метелле выполнять поставленную задачу. Напротив, я намерен всеми силами поддержать…
– Запрещаю!
– Сожалею, но я не могу иначе.
– Вы пойдете под трибунал!
– Так точно.
– Мамерк! Выведите обер-центуриона Тумидуса…
– Не лезьте в бутылку, Марк. Давайте по-хорошему…
– Выведите его к чертовой матери!
– Оставайтесь на месте, Мамерк. Добром прошу.
– …как разумные люди…
– Alles!..
– Что вы делаете? Вы сломаете мне руку!
– Обер-центурион, вы меня слышите?!
– Я вас слышу.
– Мне что, вызвать охрану?
– Не мешайте мне. Я взял опциона Метеллу в корсет.
III
– Опцион Метелла!
Ответа не последовало.
Пирамида возвышалась над степью. Вопреки обычаям степей лежать на плоскости, эта степь – жухлая трава, притрушенная грязноватым снегом – шла уступами, словно прикидывалась щербатыми ступенями, ведущими к алтарю. Камень, из которого сложили пирамиду, был изъязвлен щербинами и сколами, покрыт щетиной мха. На нем лежал слюдяной налет соли, блестя под тусклыми лучами солнца. Казалось, камень не желает уступать первенство в искусстве метаморфоз, в свою очередь притворяясь степью: бугры, трава, снег.
Две реальности, как декорации к разным спектаклям, выставленные на сцену раззявой-оформителем, образовывали безумную композицию: торжество эклектики.
– Опцион Метелла!
Трое Ведьм, бряцая доспехами, рвались к лейтенанту Илхикамине. Сомкнув щиты, пара Ливий Метелл из последних сил удерживала взбесившуюся троицу. Пятилась, упиралась, хрипела горящими лёгкими. Гвозди, которыми сапожник подбил подошвы солдатских калиг, скрежетали по плитам. Дело пока не дошло до мечей, но чувствовалось: рано или поздно клинки покинут ножны. Даже не хотелось думать, что значила бы схватка между ипостасями, доведенная до смертельного исхода.
Голый, с ног до головы расписанный узорами, Манойя отступил на край, опасно балансируя над пропастью. За спиной Манойи дышал обрыв, дном которого, финалом самоубийственного полета, была степь, а вершиной – солнце над степью. Астланин смеялся, как ребенок. Если знаешь, куда полетишь, отчего бы и не радоваться? Вмешаться в конфликт он не спешил: боялся спугнуть удачу. Дрожа от предвкушения, на пороге эйфории, Манойя ждал, пока Ведьма разберется сама с собой, видел, что большинство на его стороне, и понимал, что торопиться некуда.
– Опцион Метелла!
Все, что трясло сейчас Ойкумену от Тренга до Астлантиды, все события, сжавшиеся в белый от напряжения кулак гиганта, все инъекции новейшего образца, провоцировавшие инфаркт у солнц – каким-то невероятным образом они претворялись, отражались, опрокидывались в то, что происходило здесь и сейчас, под шелухой, в галлюцинативном комплексе Марка, Ливии и лейтенанта Илхикамины. Так небо опрокидывается в пруд, вместе с луной и звездами, делаясь мелким, куцым, втискиваясь в ничтожество границ – и тем не менее оставаясь небом, простором, лихим размахом от горизонта до горизонта.
Марк не в силах был осознать это, выковать цепь причин и следствий, аллюзий и параллелей; он даже не мог внятно сформулировать, что творится вокруг него. Но волчий нюх подсказывал обер-центуриону Кнуту: выбор невелик.
Рычи или беги.
Один, сказал Марк. Я один, как Манойя. Что ты сделал со мной, Остров Цапель? В присутствии астланина, мечтающего об уходе в солнце, я – воплощенное одиночество, хоть обнажи меч и четвертуй сам себя. Мне ли докричаться до Ведьмы? Она глуха на шесть ушей из десяти, да и те уши, что сохранили чуткость, утратят слух с минуты на минуту. Лязг щитов, хрип дыхания, звон доспехов…
Одиночке ли перекричать хор?
Ты не один, возразил обер-центурион Кнут. Тебя пятеро, пусть это и нарушает все нормы языка. Первый дрался с Катилиной: шамберьер против сабли. Второй рвал деканов в учебке. Третий сажал бот-подранок на Остров Цапель. Четвертый орудовал копьем в недрах пирамиды. Пятый стрелял по удирающему Тизитлю. Какой ты один? Бежишь, дезертир? Тогда посчитаем иначе. Первый дрался с Катилиной: щенок, сопляк, бестолочь. Второй рвал деканов в учебке: упрямый придурок. Третий сажал бот на Астлантиду: случайность, помноженная на удачу. Четвертый махал копьем: минус глаз, минус селезенка. Пятый стрелял, да цель смылась.
Такой счет тебя устраивает больше?
– Опцион Ведьма! Под трибунал захотела?!
Тихо. Такую тишину можно пить. Корсетные поводки натянулись до звона, выходя на максимум, на грань конфликта клейм. После дуэли Марк чуял эту грань, что называется, задницей. Ходил по ней, как канатоходец по канату, балансируя шестом.
– Опцион Ведьма!
– Я!
– Слушай мою команду! В одну шеренгу становись!
Набычась, готов к рукоприкладству вопреки мнению устава на сей счет, Марк следил, как Ведьма строится. Оправляет ремни, сдвигает ножны на положенное место, одергивает туники, резко воняющие по́том. Шеренга встала между Марком и лейтенантом Илхикаминой. Астланин отошел от края, с недоверием следя за построением. Лицо его побледнело, узоры проступили ярче, рельефней. Правая рука дрожала так, словно в ней был зажат нож, и лейтенант короткими тычками всаживал клинок во что-то мягкое, всаживал и выдергивал.
– Лейтенант Илхикамина!
– Я… – пробормотал Манойя.
Пирамида опускалась, горбилась, врастала в землю. А может, это степь, кипя заснеженными бурунами, поднялась до верхней площадки, до горла, до самых венчиков души?
– Вам что, отдельное приглашение нужно?
– Я…
– Встать в строй!
Шаг. Другой. Манойя был на ладонь выше Ливии, но встать на правый фланг он не рискнул. Ведьмы расступились, и лейтенант занял место второго. Нагой среди доспешных, он смотрелся бы комично, сохранись у Марка хоть намек на чувство юмора. Задрав голову к небу, словно новобранец, впервые стоящий в строю, астланин не моргая смотрел на солнце. В щели между тучами, сомкнувшими ряды, солнце притворялось тяжелым излучателем в амбразуре дота. Холодноватый, похожий на струйку воды луч высветил Манойю целиком, от пяток до макушки. Лейтенант был пылью, танцующей в луче. Земное притяжение, обернувшись чувством плеча, а может, сцепкой корсета, удерживало стаю пылинок на поводке. Разрешало плясать в свете, но не давало уйти в свет.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
