— Я надеялся поговорить с кем-то из старых жильцов, сохранивших память, — быстро заговорил он.
— Я прожила здесь восемьдесят семь лет.
— Более чем достаточно, — сказал Ник улыбаясь.
Она взяла в руку фарфоровую чашку:
— Настой ромашки. Рекомендуется в качестве успокоительного нервным людям.
— Спасибо. Я запомню.
— Нет, не запомните. Вы слишком молоды. Думаете, что все сможете преодолеть. Что вы ищете? Должно быть, нечто важное.
— Чрезвычайно. Факты. Имена. — Он колебался. — В основном имена. Я стучал в разные двери, но не получил нужной информации.
— Гетто меняется. Семьи редеют.
— Мне нужны сведения о доме номер тринадцать.
— А… — Старушка кивнула и на мгновение в раздумье закрыла глаза. — Там жила любовница дуче во время войны. Немка. Кажется, ее звали Эльза. Не то чтобы он посещал ее… ну, вы понимаете. Он не стал бы мараться в нашем районе.
Евреи ее поколения питают смешанные чувства к Муссолини. До последнего периода своей карьеры дуче проявлял мало интереса к антисемитизму. Отец Косты говорил, что некоторые евреи даже вступили в фашистскую партию. Их почти не отправляли в концентрационный лагерь. Римляне издавна не считали кого-либо абсолютно белым или абсолютно черным.
— Что случилось с домом после войны?
Она строго посмотрела на него:
— Я ведь не агент по недвижимости.
— Знаю. Просто интересно, кто жил там. Вы добрая женщина, синьора, и общались с соседями.
— Если только они хотели общаться со мной, — чопорно отвечала старушка.
— Ну конечно.
— Военные. — Она пожала плечами. — Какое-то время там жили американские офицеры. Хорошие люди. Они обладали прекрасными манерами, не то что римляне. Я им иногда помогала. Мне хотелось, чтобы у иностранцев остались хорошие воспоминания о Риме. Так должен поступать хороший гражданин.
— Разумеется. А потом?
— Вы спрашиваете, кто жил там последние пятьдесят лет?
— Интересно было бы знать.
Нелегко иметь дело с представителями этого поколения. Они обижаются на то, что мир изменился. А они постарели и стали беспомощными.
— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить. В этом году здесь напали на одного человека. Вы помните?
— Я слышала! Драка на улице! После войны здесь такого не происходило… — Она нахмурилась: — Мир становится все хуже. Почему вы ничего не делаете ради его спасения?
— Я пытаюсь, — ответил он.
— Мне кажется, вы прилагаете недостаточно усилий.
Разумное наблюдение.
— Возможно. Но я не могу… — Он поправился. — Никто в полиции не может работать без помощи населения. Нам нужна ваша помощь. Поддержка. Без нее…
Смышленая остроглазая старая птица. Все понимает.
— Да?
— Без этого мы просто полицейские, которые проводят в жизнь законы, установленные политиками. Вне зависимости от того, что различные люди думают по этому поводу.
— О Боже! — воскликнула женщина, улыбаясь и обнажая маленькие зубы цвета старого фарфора, немного изогнутые, настоящие. — Совестливый полицейский. Вас, наверное, очень любят.
— Я занимаюсь моим делом не ради любви, синьора. Прошу вас, расскажите о доме. Чей он? Кто там жил в последние годы?
— Кто владел им? Думаю, американцы. Важные персоны. Чиновники, которые притворялись простыми людьми. Да мне-то наплевать. Дом содержался в хорошем состоянии. Что я могу еще сказать? Они приезжали и уезжали. Разные люди. Жили обычно недолго. Несколько недель. Будто в отеле. С такими, как я, они не успевали познакомиться. Но мужчины были очень приятные. И всегда одинокие.
Она пыталась что-то вспомнить. Коста ждал, понимая, что не может без конца задавать вопросы.
— И затем?
— Они были замкнутые люди, — проговорила старушка раздраженно. — С ними просто так на улице не заговоришь.
— Они все такие?
— Большинство.
— Вы помните какие-то имена? Возможно, напали по ошибке не на того человека.
— Их было так много, — ответила она и нахмурилась.
Даже старики не очень напрягаются в наши дни. Коста вынул визитную карточку и протянул ей, показывая номер мобильного телефона.
— Если что-то придет вам в голову, позвоните. В любом случае я скорее всего ошибался. Если люди жили здесь всего ничего… Вряд ли его могли с кем-то перепутать. Я надеялся услышать о человеке, который жил в доме долгое время. Несколько лет назад. Он считал город своим.
Старые светлые глаза блеснули.
— Жил тут один такой. Десять, нет, пятнадцать лет назад. Теперь я вспомнила. Полагаю, он прожил здесь около года. Может быть, даже больше.
— Как его звали?
— Он был еще менее разговорчив, чем остальные. Несколько резок, но, может быть, это просто манера поведения.
— Имя не помните? — настаивал он.
Женщина покачала головой:
— Откуда мне было его знать?
Тереза уже проверяла. Если бы это был обычный дом с меблированными комнатами, сведения о жильцах остались бы в книгах регистрации. Но таковых не существовало. Обитатели дома номера тринадцать определенно избегали всех формальностей, через которые проходили обычные граждане.
— Хотя у меня, кажется, есть фотография, — проговорила она, сверкнув глазами. — Она поможет вам? — Женщина кивнула в сторону серванта орехового дерева рядом с Костой. На нем лежали маленькие фотокарточку. Она протянула ему одну из них. — Знаете, какое там время года?
Определенно зима. Мужчины, женщины, дети — все в теплой одежде. Они стоят у фонтана с черепахами и держат в руках зажженные свечи.
— Нет.
— Как не стыдно! Вы никогда не слышали о Хануке? Почему же католики радуются только на Рождество?
— Извините, но я не католик.
— Я просто шокирована, — рассмеялась она. — Ладно, вы прощены. У нас есть традиция. Каждый год мы, люди, живущие в гетто, фотографируемся вместе у фонтана. Каждый год. Могу показать вам такого рода фотографии, на которых я совсем еще девочка. До войны. — Блеск появился в ее глазах. — Вы меня не узнаете. Когда-то я была молода.
Коста отчаянно шевелил мозгами.
— Он попал на фотографию?
— Совершенно случайно и помимо его воли! Бедняга возвращался домой, в то время как мы фотографировались. Мы настаивали. Выпили немного вина. Понимаете? У него не оставалось выбора. — Она умолкла, дабы Коста понял ее слова. — Порой мы можем быть очень настойчивыми.
— Охотно верю. Когда это произошло?
