Во всем христианском мире никто не смог бы сыграть сцену гибели так, как ее сыграл Эдмунд Кин. Занавес опустился, в зале стояла оглушительная тишина. Публика, подавленная мощью пера поэта и удивительным талантом актера, молча смотрела на злодея короля. И вдруг, прежде чем Ричмонд успел произнести свою заключительную реплику, широкие двери в задней стене зрительного зала со скрипом растворились.
Бел смотрела на сцену завороженная и вздрогнула раздраженно, когда по залу внезапно пронесся шквал изумленных возгласов. Публика повскакала с мест, раздались крики, нечленораздельные восклицания.
«Как это невоспитанно!» — подумала Бел, с негодованием оборачиваясь. И тут она раскрыла рот, потому что огромный белый конь, на котором сидел высокий черноволосый всадник, вступил в зал и гордо двинулся по центральному проходу. Актеры со сцены изумленно смотрели на происходящее.
Бел не верила своим глазам. Герцог Хоуксклиф невозмутимо сидел на белом коне, не обращая внимания на шум, поднявшийся в зале.
— Что он делает? — тихо спросила потрясенная Бел, схватив отца за руку.
— Понятия не имею, — пожал тот плечами.
Конь громко заржал и потряс головой, махнув белым чубом. Публика закричала в восторге. Режиссер и его помощник бросились к Роберту, чтобы остановить его, но он отвернул коня в сторону изящным движением, длинный конский хвост взметнул пыль на сцене, а потом жеребец встал на дыбы.
— Не подходите! — приказал он громовым голосом. — Я приехал по крайне важному делу. Зрелище вам гарантировано!
— Оставьте, пусть его! — крикнули из публики.
— Это Хоуксклиф?
— Не может быть! — говорили потрясенные зрители.
С едва заметной проказливой улыбкой Роберт направил белого коня к ложе Бел. Он вынул из петлицы сюртука великолепную красную розу и протянул ее Белинде. Этот галантный жест вызвал веселые крики, свистки, аплодисменты. Засмеялся даже мистер Кин.
От озорной улыбки Роберта сердце у Бел забилось как бешеное. Ее охватила немыслимая, безумная радость.
Она перегнулась через перила и взяла розу, смущенная тем, что привлекает к себе всеобщее внимание. Ведь все знали, кто она такая — Магдалина, как называли ее газеты, раскаявшаяся блудница.
— Пойдемте, миледи, — тихо попросил Хоук.
— Вы сошли с ума?
— Я сошел с ума, когда позволил вам уйти. Возьмите меня обратно. Клянусь, вы не пожалеете. Выходите за меня.
— Роберт!
В зале наступила тишина, все боялись пропустить хоть слово, а Хоук обратился к ее отцу.
— Сэр, я люблю вашу дочь больше всего на свете, — громко заявил Роберт, и его приятный баритон разнесся по притихшему залу. — Вы позволите мне просить ее руки?
— Разумеется, ваша светлость. — Альфред ласково усмехнулся.
— Но, папа! — запротестовала Бел.
Кто-то засмеялся, видя ее затруднительное положение; многие топали ногами и ликовали.
— Роберт, вы выставляете себя на посмешище!
— Да, моя милая, в том-то все и дело. Если уж устраивать скандал, так делать это надо как следует.
— Ах, вы меня сведете с… — В отчаянии она не смогла договорить.
Подъехав к самой ложе, он предложил ей руку с мягкой, ласковой улыбкой.
— Пойдемте со мной. Не нужно колебаться. Вы знаете, что я вас люблю. Я никогда больше вас не оставлю.
— Скажите «да»! — крикнул кто-то из зала. — Скажите ему «да»!
— Не будь дурой, девушка! — крикнула с галерки какая-то простолюдинка. — Он тебя любит!
— Не отступайте! — закричали некоторые, подбадривая Роберта.
— Я считаю, что это никого не касается! — возмутилась Белинда.
Роберт дерзко усмехнулся:
— Большинство «за». Пойдемте, Бел. Какой смысл во всем, если мы не вместе?
В его темных глазах сияло обещание того будущего, о котором она мечтала так долго. Он терпеливо ждал, протянув к ней руку, уверенный, что не получит отказ на глазах у всего зала. Видит Бог, он его заслужил — после всего, через что заставил ее пройти.
Она испуганно переводила взгляд с бушующей публики на отца.
— Папа, что мне делать?
Он улыбнулся ей, в глазах его стояли слезы.
— Как — что, дорогая?! Следовать велению своего сердца!
— А как же Мик?
— Он хочет только, чтобы ты была счастлива! Как и я!
Он поймет.
— Ах, папа! — Она крепко обняла отца. Он нежно поцеловал ее и отпустил.
И тут шум в зале достиг апогея. Зрители неистовствовали, когда Бел смело перелезла через перила, скандально показав щиколотки. Дерзкая Джорджиана Хоуксклиф только посмеялась бы над этим. Бел взяла протянутую руку Хоука. Он помог ей спуститься вниз и усесться на лошадь позади него.
Хоук взял ее руки и положил их себе на талию.
— Обнимите меня, — проговорил он, — и никогда больше не отпускайте.
— Я вас люблю! — Она всхлипнула, а он разразился счастливым смехом.
— Да, это кстати, колокольчик мой, потому что на сей раз наш договор заключен навечно.
Он обернулся и поцеловал ее легким, нежным поцелуем, исполненным ласкового обещания на грядущую ночь. По щекам ее потекли слезы. Он отстранился и посмотрел на нее. В его темных глазах сияла любовь.
— Я соскучился, — шепнул он.
Она прижалась лицом к его спине и крепко обхватила руками его худощавый стан.
Он натянул поводья, сжал бока лошади каблуками, они выехали из театра и пустились галопом в путь под звездами.
ЗАМЕТКА В ЛОНДОНСКОЙ «ТАЙМС» НА СТРАНИЦЕ СВЕТСКОЙ ХРОНИКИ ОТ 23 СЕНТЯБРЯ 1814 ГОДА:
После скромной свадебной церемонии, состоявшейся на прошлой неделе в часовне фамильного замка их светлостей в Камберленде, герцог и герцогиня Хоуксклиф отправились в Вену, где проведут медовый месяц, принимая участие в празднествах великого конгресса.
Леди Джасинда Найт и ее компаньонка, мисс Карлайл, с радостью присоединились к их светлостям, чтобы провести каникулы в Европе.
Дополняет семейное счастье новость о том, что имеющий воинские награды полковник Демьен Найт станет пэром, когда вернется на родину с Пиренейского полуострова. Мы с нетерпением ожидаем возможности выразить наше восхищение и поздравить его сиятельство, возвращение которого намечается на конец этого месяца.
Также до нас дошли сообщения, что герцог Л. и маркиз В. обменялись парой слов где-то в Лондоне из-за их длительного соперничества касательно милостей известной Харриет Уилсон…
