Савку, но и меня.
— Почему же…
— Сперва твоя связь была слабой. А его — сильной. Он не сполна осознавал своё состояние. Кроме того его мать делилась с ним жизненной энергией. А материнская любовь — это то, с чем не спорят ни боги, ни заклятья… но она сгорела.
И Савка попал в детский дом.
Болезнь снова очнулась. Связи тела с душой ослабли, как и мои. Поэтому меня и притянуло. Совпадение? Высшая воля?
— И теперь ты предлагаешь мне взять и занять Савкино тело? Которое то ли мертво, то ли нет? Чудом воскреснуть и… спасти мир?
— Громовых, — сказала Мора. — Только Громовых. Род должен уцелеть. А мир, поверь, сам о себе позаботится.
— Даже если катастрофа?
— Даже если она… скорее всего катастрофа мир изменит, но не уничтожит. А вот за людей я не поручусь…
Очень успокаивает.
— И если я откажусь… вот… реально… откажусь? Ты меня вернёшь сюда? Или туда? К мертвецам?
— Верну. Сюда. И даже сделаю так, что ты поправишься. Проживёшь… сколько ты хочешь ещё? Лет двадцать? Тридцать? Могу и сорок. Будешь долгожителем. Построишь ещё одну империю…
Заманчиво?
Или нет?
— А потом?
— А то, что будет потом, только от тебя и зависит, Громов. Повторюсь, я лишь страж…
— Мертвецы те… откуда?
— Из твоей головы. Твоя душа должна очиститься, прежде чем ступить на дорогу. А у каждого очищение своё.
— То есть, нет ни рая, ни ада?
— А нужен?
— И чистилище мы носим в себе? Каждый своё?
И моё пахнет могилой, по обе стороны которой выстроились мертвецы. Дерьмо какое… а главное, даже не пожалуешься, потому что её правда — сам сотворил.
— Говорю же, сообразительный.
— А убрать их как-то… — я поёжился. Встречаться с мертвецами не хотелось.
— Ты сам хозяин в своём аду. Так что от тебя и зависит, Громов. Всё зависит только от тебя.
Ну да, я сам кузнец своего незнамо чего. И чувствую, количеством построенных церквей тут не отделаешься. Даже если креститься надумаю или вон в монастырь уйду, слабо поможет. Но я не уйду. Чего мне в монастыре делать-то? И самое смешное, что веры вот не прибавилось. Вроде с высшей сущностью разговариваю. Вот оно, доказательство, бери и щупай, а веры… веры не прибавляется.
— Вера от доказательств не зависит, — говорит эта женщина. И я ей верю. А потому киваю.
— И всё-таки, что я должен буду сделать конкретно? Извини, я просто привык оговаривать условия контракта. Спасти Громовых — очень уж расплывчато. Вдруг там кто завтра с лестницы навернётся или самоубиться решит? Или ещё чего? Давай, если так, конкретней. Ну, знаешь, там… колечко до вулкана донести. Змею башку отчекрыжить…
Смех у неё звонкий.
— Конкретно? Выживи… сперва выживи… сохрани кровь.
— Имя?
В таких контрактах лучше уточнять нюансы.
— Главное — кровь. Имена важны людям.
— Женская линия? Мужская?
— Не важно. Как и законность рождения. Пока жив хоть кто-то из рода, кровь можно пробудить.
Это всадивши нож в сердце? Ладно. От критики воздержимся.
— Ясно… а этот… тварь, которая Савку…
— Если сумеешь найти того, кто предал, — а вот теперь глаза у неё стали, что провалы в бездну, и таким лютым холодом повеяло, что у меня язык к нёбу примёрз. — Награжу.
— Я не ради награды… я Савке обещал. И даже без награды искать буду…
Потому что… просто потому.
— Только не подскажешь, где искать? Ну… может… список какой есть? Имена. Факты… на что смотреть?
— Список… что ж, пожалуй, список есть. Спроси у деда Свиток Начальных.
Ага… уже хорошо. Свиток. Начальных. Чуется, это список тех самых, кто договор заключал. И логично же. Если кто и знает о специфике этих родов, то кто-то из них.
— Книгу, как понимаю, найти надо. Если я того, кто это затеял, прибью…
Она смеётся звонко-звонко. И смех её заставляет зажимать уши руками.
— Чего я сказал?
— У него в руках уже три источника. Громовский будет четвертым, — сказала она. — Ты с ним не справишься… но…
Она протянула полупрозрачную руку. И я свою. Ну вот, нормальная рука, не детская и не старческая. Моя. Привычная.
И ладонь пронзила боль.
Что за…
Я выдержал без стона. А она отпустила.
— Метка, — сказала Мора. — Достаточно будет коснуться и влить каплю силы.
— И…
На моей ладони шевелилось чёрное пятно, такое, на первый взгляд сплошное, но на деле сплетённое из тончайших нитей. Будто клубок волос сунули.
— И я получу право забрать того, на ком будет моя метка. Только… не ошибись.
Не ошибусь.
Я голос этой скотины хорошо запомнил. Отлично даже…
— Значит… идём? — я смотрю на себя-лежащего. И как-то не жаль… точнее… кажется, я понимаю, о чём говорил Савка. От мысли, что придётся вернуться в это вот тело, тошно. Будто чужие лохмотья напялить… и страшно. А если и то покажется тюрьмой. Если…
— Не покажется. Ты ушёл отсюда. Но не оттуда. Только будь осторожен, Савелий Громов… даже то, что я делаю, может быть сочтено нарушением договора, хотя тебя выдернула не я. И если этот мир не удержал, а тот принял, то… я в своём праве дать тебе благословение и в род принять.
Сложно у них там всё.
— Ты даже не представляешь, насколько.
— Погоди. Савка там… умирает… у него болезнь и всё такое. И ещё это проклятье…
— С этой мелочью я как-нибудь справлюсь, — отмахнулась Мора. — Смерть открывает большие возможности.
Она протянула мне цветок лилии на тонкой ножке.
— Положи…
— Я терпеть не могу лилии, — сказал на всякий случай. Странно подходить к кровати. Странно смотреть на этого старика, который всё равно жив, хотя давно должен был бы уйти.
Странно…
Просто странно.
— Знаю, — ответила Мора. — Но и вправду пора его отпустить.
И лилия рассыпается, едва коснувшись одеяла. Белоснежная пыльца от неё окутывает тело. И я вижу, как делаю последний вдох. Грудная клетка замирает. И раздаётся тревожный нервный писк.
Чуда не случилось.
Или всё-таки…
Ему больно не было, моему телу… и пожалуй, это уже много.
Я оборачиваюсь.
Ну да. Палаты больше нет, зато есть снежная равнина. И санки, на которых сидит девчонка с круглым лицом и раскрасневшимися от мороза щеками. Ленка?