— Кайда[22]шурави?
— Я здесь одна, никого со мной нет, — ответила Земфира.
Душман заорал на нее зло и угрожающе, стал тыкать в небо пальцем.
Николай расшифровал и это: не греешься, мол, а ждешь вертолеты.
Земфира ответила что-то по-узбекски или по-пуштунски, душман снова стал орать в показывать рукой в горы. Земфира отрицательно покачала головой:
— Нет, если хочешь, чтобы я тебя простила, идем в Советский Союз.
— Алтын белан ничек?[23]
— Золото и драгоценности сдадим властям.
Снова истеричный крик, угрозы.
— Ты ничего другого теперь и не можешь, кроме как убивать, — сказала Земфира. — Уж коль двенадцатилетнюю девочку не пожалел…
Да, это был ее муж.
— А ты, шлюх, забиль Масуд, Азиз? — заорал душман, переходя на русский.
— Ты смеешь упрекать меня ими? Разве не ты оставил меня на растерзание этим бандитам?
— Я мстиль, — сбавил тон Абдулахаб.
— Ты отомстил, когда они надругались… И не за меня их прикончил, боялся, что золото тебе не достанется.
— Ты сталь гюрза, а не жена. Дай бриллиант!
Земфира развязала под курткой свернутый поясом платок и протянула мужу. Тот взял, сунул за пазуху.
— Пойдешь со мной, я мало-мало учить буду, какой у мусульман жена.
— Ни за что.
С востока донесся рокот двигателей вертолета. Земфира схватила охапку сухих дров и бросила в костер.
— Так воть кому ты жег костер?! — окончательно рассвирепел Абдулахаб и попытался схватить Земфиру за руку. Она отпрянула. — Идем!
— Нет.
Абдулахаб снял с плеча автомат.
Дальше ждать было нельзя. Николай дал очередь над головой душмана.
Он позавидовал реакции и натренированности Абдулахаба: тот сразу же упал и дал ответную очередь по кустарнику. Еще и еще. Автоматную очередь перекрыли два глухих одиночных выстрела. И все стихло.
Земфира стояла у костра, освещенная кровавыми бликами, опустив голову. Неужели с ней что-то? Жалость сдавила Николаю сердце.
Но вот Земфира распрямилась, шагнула туда, где лежал муж. Взяла у него автомат и направилась к Николаю.
Рокот вертолетов приближался.
3
Наталье снился длинный, тягостный сон, будто она с Николаем и Аленкой в Афганистане, в горах, и бегут они от преследующих их душманов. Ей очень тяжело и страшно: душманы настигают их, стреляют позади, а ноги непослушны, будто опутаны веревками. Вдруг Николай куда-то исчез — то ли сорвался в ущелье, то ли его схватили душманы. Она стала звать его: «Коля! Коля!» — и проснулась в холодном поту.
«Страшный, неприятный сон», — подумала она, и, хотя в сновидения не верила, тревога охватила ее: неужели что-то с Николаем? И как она себя ни успокаивала, заснуть больше не могла.
Она встала, включила лампу. Четвертый час. В квартире тихо и… — такого раньше она не испытывала — жутко. Снова подумала о Николае: где он, что с ним?
Беспокойство усиливалось, тяжелые мысли все неотвязнее обуревали ее, и, чтобы отогнать их, она взяла томик Зощенко. Но смешившие ранее рассказы показались легковесными и надуманными. Томик Василя Быкова, любимого писателя, тоже отложила — о войне читать не хотелось.
Неужели не все еще беды миновали ее? Столько она пережила, перетерпела. И как только у нее хватило сил, духу? И казалось, судьба смилостивилась — мучения сменились радостными, счастливыми днями: она полюбила Николая так, как и предположить не могла; он стал дороже отца и матери… А счастье оказалось немилосердно быстротечным: учеба в академии пролетела как один день, встреча здесь, в Тарбогане, и вовсе промелькнула сладким сном.
«Тебе ли жаловаться на судьбу? — сказала как-то ей жена Мальцева, когда Наталья посетовала на скучную жизнь в Кызыл-Буруне, на постоянную служебную занятость мужа. — Николай у тебя умница и душка, любит тебя; Аленка — здоровая, крепкая девочка. Чего тебе еще не хватает?»
«Человеку, наверное, всегда чего-то не хватает, — подумала теперь Наталья. — Три года были вместе — мало. К себе Николай забрал — снова нехорошо: быстро улетел. Избаловалась ты, подружка, — упрекнула она себя, — вот тебе всякие дурные мысли и лезут в голову».
Она успокоилась, сложила в стопку книги, выключила настольную лампу — уже начинало светать. Голова была тяжелая — не выспалась, — и Наталья юркнула под одеяло. «У меня все прекрасно, — сказала себе, как при аутотренинге, — замечательный муж и послушная дочурка. Живу в уютном городе, в благоустроенной квартире. Муж — летчик, я — медсестра; вот немного обживусь и пойду работать. А чего еще? Разве только птичьего молока нет. И то можно купить в магазине… Все хорошо, и все будет еще лучше…»
Мысли стали обрываться, туманиться. И вдруг — пулеметная очередь прямо в дверь. Пули свистят со звоном, не давая ей подняться и убежать.
— Мамочка, мамочка! — закричала откуда-то Аленка. — Там звонят.
Наталья с трудом проснулась и услышала, как надрывается звонок в прихожей.
— Минутку, сейчас открою, — отозвалась она, торопливо надевая халат.
Прошлепала к двери, протирая глаза ладонью. Щелкнула ключом. В дверях стоял капитан Марусин, штурман Сташенкова, с которым Николай познакомил в день приезда.
— Здравствуйте, Наталья Николаевна, — виновато произнес капитан. — Простите, что потревожил вас.
— Что-нибудь с Колей?! — вырвалось у нее.
— Ничего страшного, — стал успокаивать Марусин. — Легкое ранение. Николая отправили в госпиталь, в Ташкент. Если хотите к нему, через два часа туда летит наш самолет.
— Да, да, я сейчас. — Наталья кинулась в комнату, сама не зная зачем. Слезы заливали глаза.
4
Небо было черным, исполосованным непонятными серо-белыми и желтыми следами — то ли перистыми облаками, как называли их метеорологи, предвестниками теплого фронта, то ли трассами снарядов крупнокалиберных пулеметов, а возможно, и «Стингеров», — все это стремительно проносилось мимо, снизу вверх; ветер звенел в ушах, сдавливал все тело, особенно правую сторону, и Николай никак не мог дотянуться до вытяжного кольца парашюта.
Скорость возрастала, до земли оставалось не так уж много, и если он в ближайшие секунды не раскроет парашют — конец.
Он сделал еще попытку. Ему было очень тяжело и больно, но Николай все-таки дотянулся до кольца и дернул. Его привычно тряхнуло, правда, значительно слабее, как при тренировочных прыжках с парашютом. «Неужели лопнул купол? — предположил он. — Или купол перехлестнуло стропами?» Больно и тяжело было пошевелить головой, что-то мешало — ну конечно же ЗШ — защитный шлем. Николай сдвинул его левой рукой, посмотрел вверх; ни купола, ни строп не увидел. А вот трассы — да, это были трассы крупнокалиберных снарядов, и они проносились все ближе. И ему от них не уйти. Зря он поспешил раскрыть парашют, теперь душманам легче целиться.
