(кол. – Л.Б.), с коим он возился всю зиму, и этот оставшийся у него от работы за зиму стяг опять нужен на трудную и тяжелую работу – выплавку леса. Вот что от таких трудных работ доставалось крестьянину, а дома весенние работы настали: лошадь еле ходит, семян нет, для себя и домашних продовольствий никаких нет, чистое горе-беда».
Заключение
Мелкотоварное кустарное производство в форме домашней промышленности на определенном этапе исторического развития существовало во всем мире, вытесняясь мануфактурным, а затем и фабрично-заводским производством. В период капитализма оно повсеместно ограничивалось только или удовлетворением домашних нужд, или изготовлением сувенирных изделий на потребу туристам. И, кажется, лишь в России до начала ХХ века оно занимало важное место в экономике страны, достигая многомиллионных оборотов. Обширный ассортимент товаров, в т. ч. экспортных, производился в кустарном крестьянском хозяйстве, и даже в начале ХХ века, когда в стране существовала высокоразвитая промышленность, пришедшая на стадию создания крупных монополий, целые отрасли вполне удовлетворялись крестьянским производством. Крестьянское домашнее производство внесло огромный вклад в экономику страны. Для этого должны были существовать веские причины.
Одной из таких причин было малоземелье крестьянства в европейской части страны. Оно усугублялось малой плодородностью надельных крестьянских земель, кратким вегетационным периодом, не позволявшим достигать нужной тщательности в обработке земли, отчаянной нехваткой удобрений, в свою очередь вызванной малым количеством скота, которому недоставало кормов из-за краткого вегетационного периода и нехватки сенокосов, которые приходилось распахивать из-за недостатка малоплодородных пашен, плохо удобряемых из-за… и т. д. Заколдованный круг… Помещица Е. А. Сабанеева писала о калужских крестьянах: «Народ в Калужской губернии работящий, сметливый и способный <…> Правда, что нужда научила калужан искать средств к пропитанию другими путями, чем земледелие. “Вестимо, – говорит калужский мужичок, – земелька у нас плохая, глинка святая: глядишь, к Аксинье-полухлебнице (24 января) у хозяйки не осталось ни синь пороху муки, чтобы замесить хлебушки: семья хоть по миру иди!”» Царь-голод превратил русского крестьянина, профессионального землепашца, в универсала: столь же профессионального землекопа, лесоруба, судостроителя, бондаря, углежога, смолокура, гончара, кузнеца, слесаря – в кого угодно.
При внимательном чтении этой книги, справляясь с картой дореволюционного административного деления Российской империи, можно заметить одну деталь: промыслами были охвачены не все уезды даже промысловых губерний. Так, в Вятской губернии крайне редко упоминаются южные уезды, например Елабужский, Орловский. И верно: даром ли вятские мужики везли к вологодским пристаням именно орловский овес? Значит, там земледелие обеспечивало быт крестьянина, и он не особенно нуждался во внеземледельческих заработках. И в Вологодской губернии не упомянуты южные Грязовецкий и Никольский уезды, зато множество раз названы более северные Яренский, Вельский, Тотемский, Сольвычегодский, Устьсысольский – те, где с хлебушком было из рук вон плохо.
Много в мире было и есть мест то с засушливым, то с переувлажненным климатом, с малоплодородными почвами, с недостаточным количеством тяглового и продуктивного скота, с недоеданием сельского населения. Но, наверное, только в России деревня компенсировала эти фатальные условия исторического бытия столь развитыми неземледельческими заработками. Значит, кроме угрозы голода нужны еще какие-то причины для их развития. Например, чисто национальные особенности характера, способности народа, его талант.
«Крестьяне, по крайней мере нашей местности, – пишет А. Н. Энгельгардт, – до крайности невежественны в вопросах религиозных, политических, экономических, юридических <…> Но что касается умения считать, производить самые скрупулезные расчеты, то на это крестьяне мастера первой руки <…> Мужик отлично понимает счет, отлично понимает все хозяйственные расчеты, он – вовсе не простофиля. Конечно, не все мужики умны, конечно, есть между ними и идиоты, и дураки, и простофили, неспособные вести хозяйство, но так как дураки, при крестьянской обстановке, неминуемо должны гибнуть от бедности, вследствие своей неспособности хозяйничать, то понятно, что встретить в деревне между крестьянами дурака случается редко, и каждый, сталкиваясь с серым народом, выносит впечатление о его несомненной сметливости, сообразительности.
Чрезвычайно интересные типы сметливых, умных, обладающих необыкновенною памятью людей представляют все крестьяне, занимающиеся специальными профессиями».
Но не диво, когда талантом собственного народа восхищаются его представители. Как сейчас говорят, сам себя не похвалишь – как оплеванный стоишь. Намного авторитетнее выглядят похвалы иностранцев. Да со стороны оно и виднее.
Давно уже наши профессиональные патриоты кричат на всех углах о русофобии, свойственной Западу, о том, что якобы чуть ли не со времен Куликовской битвы жаждали иностранцы сокрушить русский народ; достаточно взять хотя бы советский бестселлер 80‑х годов – «Память» Владимира Чивилихина, чтобы убедиться в этом.
Да только сдается, что вследствие своего «профессионализма» (или «профессионального» патриотизма – как угодно) они отождествляют народ и государство. Вот тут до известной степени можно согласиться с этими плакальщиками – до известной, потому что каждый народ предпочитает заниматься собственными делами, а полагать, что все вокруг только о них и думают, могут лишь люди, обуреваемые глубоко запрятанным обостренным чувством собственной неполноценности. Действительно, огромное государство с колоссальной армией и грубой внешней политикой непременно будет нелюбимо и его слабыми соседями, пытающимися жить собственной, независимой жизнью (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Венгрия и др., досыта вкусившие прелестей такого соседства), и такими же беззастенчивыми сильными соперниками.
Но государство и народ – далеко не одно и то же. Это все же следовало бы усвоить нашим «государственникам», как это осознавали властители Российского государства в прошлом, когда на официальном уровне четко разделялись «казна», «корона» и «земля», «земщина» (еще в середине XVI века Иван IV разделял их, и так шло до 1917 года).
А что же думали иностранцы не о государстве, не о правящей верхушке, а о народе, о крестьянстве?
Многие иностранцы, только побывавшие или долго пожившие в России, буквально захлебываются от восторгов по поводу высоких качеств русского крестьянина. Энергия, желание учиться и осваивать чужое ремесло, трудолюбие, умелость, доходящая до универсализма, художественность, даже изящество натуры – трудно перечислить все отмечавшиеся качества русского народа.
Я позволю себе привести несколько опубликованных, всем доступных, но почти никому не интересных и незнакомых высказываний иностранцев о русских крестьянах.
Голландец де Бруин, путешественник, художник, этнограф и писатель, живший в России в 1701–1703 и 1707–1708 годах и проехавший от Архангельска до Астрахани: «…народ этот обладает замечательными способностями, кроме уже того, что он любит подражать, как в хорошем, так и в дурном. Даже тогда, как они заметят какие-нибудь хорошие приемы обращения, различные от ихних, они откровенно признаются, что те лучше, чем их приемы, которые не дозволяют им, как они говорят, быть добрыми. <…> …Я уже упоминал, что русские – искусные подражатели и любят поучиться».
Французская художница Виже-Лебрен, на рубеже XVIII–XIX веков несколько лет проработавшая в России: «Русские проворны и сметливы и оттого изучивают всякое ремесло на удивление скоро; а многие своими силами успешно постигают различные искусства. <…> …Мне было показано множество предметов мебели, изготовленных знаменитым мебельщиком Дагером; причем некоторые из них являлись копиями крепостных мастеров, но
