физиком Эвереттом. Суть ее заключается в том, что ни одна возможность не исчезает. Иными словами: в тот самый момент, когда ты выбираешь утром кофе, рождается вселенная, в которой ты выбираешь чай. И та, в которой ты вообще ничего не пил. И даже та, где ты – увы! – не проснулся утром… Мне кажется, что постоянная, неосознанная догадка о существовании «где-то там» еще одного мира, отличающегося от нашего осуществлением другого выбора, догадка о том, что вселенных множество – именно такая смутная догадка является источником сплина, присущего Поэзии.
Я читал немало литературных произведений, основанных на таком вот фантастическом «эвереттовском» устройстве мира. Прозаические произведения, обычно научно-фантастические.
Но вот стихотворение, которое я только что попытался понять и проанализировать (не очень удачно, наверное), первая известная мне попытка выразить ощущение от «Мультиверсума», от бесконечной тоски о бесконечных нереализованных здесь, но реализованных где-то возможностях, – попытка выразить это ощущение с помощью поэтических образов.
На мой взгляд, очень удачная попытка. Почувствовать, каково это, стоя на этом берегу реки думать о другой стороне моста.
Даниэль Клугер
Кубок Мира по русской поэзии – 2016
ВАДИМ ЗАВАРУХИН
Посвящение Саше Черному
Под утро с ночи на субботу
изрядно выпало белил.
По свежевыпавшему кто-то
четвероногий наследил.
Густые снежные туманы –
примета длящегося сна.
И я, ленивый, кашеманный,
стоял у белого окна,
глядел на снег, тяжел и липок,
на крыши с небом без границ,
на урны в шапках взбитых сливок
под шоколадной крошкой птиц.
Вдруг, оживив стоп-кадр недолгий,
донесся пес из-за угла,
и птицы, брызнув как осколки
плашмя упавшего стекла,
взлетели к веткам с проводами.
И наконец – проснись, поэт! –
вдали возник какой-то дамы
недостающий силуэт.
За поводком своей собаки
она шагала не спеша,
как на мелованной бумаге
небрежный штрих карандаша.
Я шею вытянул и спину,
стал недвусмысленно упруг,
и верных слов сырую глину
размял и выложил на круг
идей, преданий и видений.
И убеждение пришло,
что наконец меня заденет
большое конское крыло.
Но хвост не сложенной эклоги
мелькнул прощально на углу.
Увел ее четвероногий
куда-то в сливочную мглу.
Исчезли зыбкие детали,
остановилась голова
на полпути, и снова стали
обыкновенными слова.
И да – моя собачья поза
вдруг стала выглядеть смешно.
Я будто вышел из наркоза.
Как будто кончилось кино.
Вернулась тихая суббота,
и мысль пришла исподтишка
о том, что, в сущности, свобода
есть бесконечность поводка.
АЛЕКСАНДР КРУПИНИН
Ты прости, Мухаббат
Ты прости, Мухаббат. Ты ведь сможешь. Прости.
Мы идем очень долго. На нашем пути
Раскаленный асфальт и песок светло-желтый и рыжий.
Превращаемся медленно в пыль и в труху.
Ты и все, кто остался стоять наверху,
Долго будете жить, только я никого не увижу.
Мне так страшно, родная, здесь царствует зло.
Здесь банкиры, убийцы, глотатели слов
И какие-то люди еще, потерявшие веру.
Беспрерывно кричит проповедник слепой.
Все мы движемся вместе огромной толпой.
А в отдельной коляске везут революционеров.
Я, наверно, смогу написать только раз.
Серафимы на почту подбросили нас.
А доставят письмо или нет, я не знаю.
Мне так стыдно теперь. Я всю жизнь тебе врал,
Даже в карты однажды тебя проиграл.
Ты молчала тогда, но, конечно, все знала, ? родная.
Мухаббат, перепелочка, ты ведь поймешь,
Ты отпустишь грехи, ты не вспомнишь про ложь.
Время вышло. Я должен уйти в половину шестого.
Помолись, помолись за меня, Мухаббат.
5-15, суббота, Дорога на ад,
Покосившийся домик почтовый
ЕЛЕНА КОПЫТОВА
Кукушка
...а кукушка молчит и не будит Лихо,
ведь куда спокойней в сухом гнезде,
если осень пишет неразбериху
проливными вилами на воде.
Тракт распух. До города не доехать.
Кровоточит небо семь дней подряд.
– Не хандри! У нас новый доктор – Чехов.
Может, слышал? Правильный, говорят.
Небеса зашить журавлиной нитью
для него – привычные пустяки.
Нас несет нелегкая с ярой прытью
по раскисшим хлябям глухой тоски... –
это осень. И хорошо, что грустно.
Пусть болит похмельная голова!
Дом пропах антоновкой и капустой.
Гусь пока жирует (до Рождества).
Разговоры долгие все насущней. –
«Новый барин – старому не чета»...
(Старый барин всегда почему-то лучше).
До зимы осталась одна верста,
да и та утоплена в тучах хмурых...
Перетерпим. Будет опять весна.
А кукушка молчит, потому что – дура,
раз не верит в лучшие времена.
КЛАВДИЯ СМИРЯГИНА
Безумец
Там, где вокруг на сотни верст леса, и небеса свернулись в звездный кокон,
где белая от холода луна и синий от теней еловых снег,
где до табачной лавки три часа, и триста метров до соседских окон,
отдав и получив долги сполна, хотел бы поселиться я навек.
Какой там царь, какой там век вовне, кто дергает вселенную за нитки,
как матери калечат дочерей, а дети позабыли про отцов,
тревожило бы там меня во сне, но усыплял бы тонкий скрип калитки,
и тихие шаги лесных зверей, и нежный звон небесных бубенцов.
А вот еще. Туда, где океан до сей поры хранит поморов кочи,
где белый мох на серых валунах и нити спелой клюквы вдоль тропы,
пришел бы я, не прошен и не зван, ловил бы позывные долгой ночи
и собирал их в зимний альманах посредством строк коротких и скупых.
