и едва не вступили в бой с ополчением за то, что им не дали грабить бояр. На следующий день ворота Кремля растворились. Русские двинулись в город отрядами с разных сторон. Все отряды сошлись на Лобном месте. Тут духовенство отслужило благодарственный молебен, имея во главе троицкого архимандрита Дионисия со стороны осаждавших, а со стороны осажденных греческого элассонского архиепископа Арсения, который тогда занимал в Кремле место русского архипастыря. Он пришел из Кремля со всем освященным собором, с крестами, иконами и с главной святыней московской, иконой Владимирской Богородицы, один вид которой привел в умиление все православное воинство. После молебна ополчение вступило в Кремль, где оно с ужасом смотрело на чаны с человеческими трупами, на поруганные и оскверненные всякой мерзостью церкви, рассеченные на части образа с продырявленными очесами, ободранные и разоренные престолы и тому подобное.
Пленные поляки были поделены между ополчением и казачеством: полк Будилы достался на долю первым, а Струся вторым. Вопреки клятвенному договору, казаки все-таки перебили часть пленных. Самого Струся заключили под стражу в Чудовом монастыре; Будилу и Стравинского взял себе Пожарский и отослал с некоторыми товарищами в Нижний Новгород; других заключили в Балахну, Ярославль и иные города. Там озлобленное против поляков население тоже частью избило пленных. В Нижнем хотели побить Будилу и его товарищей; но их спасла княгиня Пожарская, мать Димитрия Михайловича, упросив народ иметь уважение к присяге и службе ее сына. Пленников засадили в каменную тюрьму. Русские бояре-изменники, по-видимому, были оставлены в покое; только Федор Андронов, судя по некоторому известию, был потом повешен.
Князь Трубецкой занял в Кремле двор Бориса Годунова, а князь Пожарский расположился на Арбате в Воздвиженском монастыре. Они продолжали составлять временное правительство; возобновили приказы и вели всякую земскую расправу. Москву стали очищать от трупов и развалин а возвращавшиеся жители принялись за стройку и обновление своих домов. Служилые люди, думая, что все покончено, начали разъезжаться по домам. Но труднее всего было удовлетворить казачество: оно требовало, чтобы ему отданы были и те небольшие остатки царской казны, которые уцелели от расхищения в кремлевских кладовых стараниями бояр. Но князь Пожарский и Минин успели взять эти остатки под охрану земской рати. Отсюда вновь возникли ссоры, и не раз казаки хотели побить земских начальников. Только грозная весть о новом приближении польского войска, с самим Сигизмундом во главе, заставила прекратить раздоры и опять готовиться к дружному отпору.
Но слухи преувеличили опасность.
Король, долго собиравшийся в поход, склонился на убеждения Ходкевича и некоторых других панов и наконец выступил из Вильны вместе с сыном Владиславом. Хотя ему удалось собрать незначительное войско; но он рассчитывал застать поляков еще в Москве и подействовать появлением Владислава, которого русские бояре ожидали так настойчиво и долго. Король и Ходкевич прошли уже Вязьму, когда дорогой вдруг получили известие о сдаче Москвы и гибели польского гарнизона. Тем не менее они продолжали поход и осадили сначала Погорелое Городище, а потом Волок Ламский, где главным воеводой был Иван Константинович Карамышев; гарнизон, состоявший преимущественно из казаков, мужественно оборонялся. Король послал Адама Жолкевского с легким конным отрядом под Москву; при отряде находились князь Даниил Мезецкий и дьяк Граматин, которые должны были войти в переговоры с начальниками русской рати и убедить их к признанию Владислава. Но московские воеводы не хотели и слышать о переговорах и заставили этот отряд уйти назад. (Сам Мезецкий вскоре покинул поляков и уехал в Москву.) Никто в Московской земле уже не признавал царем Владислава; никто не приходил к нему на помощь. Напротив, везде население готово было встретить его с оружием в руках, а шайки вольницы или шишей препятствовали фуражирам добывать продовольствие в стране, и без того вконец опустошенной. Видя полную неудачу своего предприятия, Сигизмунд отступил от Волока Ламского и ушел в Польшу[23].
Итак, важнейшая и труднейшая задача была исполнена: Москва очищена от неприятелей и снова стала средоточием самобытной русской государственной жизни. Оставалось теперь довершить дело обновления сей последней всенародным земским избранием царя, без которого была немыслима и сама эта жизнь в понятиях русского человека. Народ выражал явное нетерпение по сему поводу.
Уже при ополчении князя Пожарского, как мы видели, состоял род Земской думы, которая собралась во время долгого пребывания его в Ярославле. Но, очевидно, это была далеко не полная Дума, заключавшая в себе представителей тех областей, которые прислали в ополчение свои вспомогательные отряды. Последним актом сей Думы было распоряжение о созыве собора «для земского совета и государева избранья». Во все города Московского государства разосланы были грамоты с приказом прислать в Москву от всяких чинов людей, то есть духовных, дворян, детей боярских, гостей, посадских, служилых и уездных, от каждого города лучших по десяти человек или «поскольку пригоже». Созывные грамоты разосланы были приблизительно в первой половине ноября 1612 года; а в декабре и в январе следующего, 1613-го, выборные из городов постепенно съехались в Москву. Собралась Великая Земская дума, самая знаменитая из всех московских собраний такого рода и самая продолжительная.
Великая дума началась усердными молитвами в Успенском соборе у гробов московских угодников и трехдневным постом. Затем открылись совещания об избрании царя. Тут прежде всего представился вопрос об иноземных принцах: были и такие боярские голоса, которые напоминали о присяге, данной Владиславу; еще более явилось сторонников шведского королевича Филиппа, за которого стоял Великий Новгород со своим архиепископом Исидором. Но возбуждение против иноземцев вообще было уже так велико, что с этим вопросом покончили скоро: и решили не выбирать никого из иностранцев наравне с Маринкиным сыном, а выбрать государя из коренного православно-русского рода. Этот приговор значительно облегчал задачу; но предстояло еще немало труда, чтобы разрешить ее удовлетворительно и окончательно.
На соборе голоса разделились между несколькими знатными московскими родами, каковы: Мстиславские, Голицыны, Воротынские и Романовы. По некоторым свидетельствам, в числе кандидатов появились даже главные вожди ополчения, освободившего Москву от поляков, то есть князья Трубецкой и Пожарский. Впрочем, это более косвенные свидетельства, чем прямые.
Были, вероятно, другие претенденты, о которых источники не сохранили нам указаний. Немало времени прошло в спорах и пререканиях между партиями, на которые разбился собор. По свидетельству летописцев, некоторые вельможи прибегали к подкупам и не щадили своего имущества на раздачу даров, а еще более не скупились на обещания. Но мало-помалу число претендентов стало уменьшаться. Одни сами отказались
