движение может быть сколь угодно благомыслящим и доброжелательным, но не коммунистическим.
По-новому жестко Сталин ставит другую задачу — организовывать критику и массовый контроль снизу, вытравлять язву бюрократизма. Он озабочен фактами доведения «монополии партии… до абсурда», заглушения голоса низов, уничтожения внутрипартийной демократии. «Возьмем последний факт беспринципной групповой борьбы внутри комсомола вокруг лиц, борьбы, отравляющей атмосферу в комсомоле. Чем объяснить, — спрашивает он, — что «косаревцев» и «соболевцев» в комсомоле сколько угодно, а марксистов приходится искать со свечой в руках?» Не то ли наблюдается с «анпиловцами» и «зюгановцами» в наши дни?
Исключительное значение имеет сформулированная Сталиным третья задача: «Молодежь должна овладеть наукой».
«Охотников строить и руководить строительством у нас хоть отбавляй как в области сельского хозяйства, так и в области промышленности, — говорит Сталин. — А людей, умеющих строить и руководить, у нас до безобразия мало. И наоборот, невежества у нас в этой области тьма-тьмущая. Более того, у нас есть люди, которые готовы воспевать нашу некультурность. Если ты неграмотен или пишешь неправильно и кичишься своей отсталостью, — ты рабочий «от станка», тебе почет и уважение. Если ты вылез из некультурности, научился грамоте, овладел наукой, — ты чужой, «оторвался» от масс, перестал быть рабочим.
Я думаю, — подчеркивает Сталин, — что мы не двинемся вперед ни на шаг, пока не вытравим этого варварства и дикости, этого варварского отношения к науке и людям культурным. Рабочий класс не может стать настоящим хозяином страны, если он не сумеет выбраться из некультурности, если он не сумеет создать своей собственной интеллигенции, если не овладеет наукой и не сумеет управлять хозяйством на основе науки».
При всей внешней простоте этого отрывка ему присущ ряд тонких нюансов. Так, он бьет по рукам тех, кто все еще отлучает рабочих от высокой культуры, консервирует и возвеличивает необразованность, одновременно противопоставляя рабочему классу тех выходцев из него и других слоев трудящихся, которые пополняют ряды инженеров, конструкторов, ученых и тоже занимаются производительным трудом, но трудом преимущественно не физическим, а умственным. Невозможно при таких взглядах продолжать говорить об авангардной роли рабочего класса в условиях научно-технической революции, о сохранении и укреплении этой роли в дальнейшем. С большим основанием Сталин указывает на необходимость для рабочего класса, если тот намерен «стать настоящим хозяином страны», создать «свою собственную интеллигенцию», то есть не вообще интеллигенцию й не просто трудовую интеллигенцию, а, как он говорил потом на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 года, интеллигенцию рабочего класса, и притом не в качестве некоей отделенной от него социальной группы, а в качестве его (рабочего класса) «новой прослойки…» (см.: Вопросы ленинизма. С. 341–342). Надо ли доказывать, что, будь этот подход основательно проработан, усвоен и укоренен в рядах КПСС, вряд ли было бы возможно отдалить от нее рабочий класс?
9. Две системы хозяйства. Из политического отчета ЦК ВКП(б) XVI съезду партии 27 июня 1930 года. Заголовок составителя.
Наш современник, начитавшийся всякого рода очернительских писаний о советской действительности, пресыщенный лживыми россказнями о «погубленной» злыми большевиками якобы процветавшей николаевской России, с понятным предубеждением прочтет этот текст. Имея в виду сознательно организованное горбистами-ельцинистами расчленение СССР и обнищание 9/10 населения России, он обвинит в этом сталинские времена. Но ничего более коварного и лживого не знала история. Сталинская практика, несомненно, была не полна и имела свои серьезные недостатки, однако она тут вовсе ни при чем.
На рубеже 20—30-х годов мировое капиталистическое хозяйство потряс тяжелейший экономический кризис. Американцы до сих пор вспоминают кошмар постигшей экономику США «Великой депрессии». Одновременно в Советском Союзе наблюдался неуклонный подъем. В 1930 году промышленность по валовой продукции превысила уровень 1913 года в 1,9 раза, по производству средств производства — в 2,3 раза. Не случайной была установка на завершение заданий первой пятилетки ведущими отраслями индустрии за 3–4 года. Аналогичные успехи были достигнуты в годы послевоенного восстановления. Несмотря на то, что в результате фашистского нашествия страна потеряла одну треть всего национального богатства, советская промышленность вышла на основные параметры последнего предвоенного, 1940 года уже в 1950 году.
Восстановление разрушенного войной народного хозяйства и становление единого народно-хозяйственного комплекса Союза ССР, очевидно, должны были привести к некоторому снижению темпов роста, порождавшихся травмированным, лихорадочным состоянием экономики. Этот факт следовало трезво изучить, серьезно оценить и учитывать в хозяйственной практике. На это после смерти Сталина оказались не способны некоторые руководящие деятели, привыкшие к умственному иждивенчеству и увидевшие в данном явлении чуть ли не признак упадка социализма. Именно поэтому в хрущевское «великое десятилетие» начались судорожные метания и бесконечные реорганизации. Причем, как нарочно. поиск осуществлялся отнюдь не в том направлении, которое соответствует собственной природе социализма.
Так, явно недостаточно принимались в расчет отмеченные Сталиным 4-я и 6-я особенности советской системы хозяйства:
— «распределение народного дохода происходит не в интересах обогащения эксплуататорских классов и их многочисленной паразитической челяди, а в интересах систематического повышения материального положения рабочих и крестьян и расширения социалистического производства в городе и деревне»:
— «систематическое улучшение материального положения трудящихся и непрерывный рост их потребностей (покупательной способности), будучи постоянно растущим источником расширения производства, гарантирует трудящихся от кризисов перепроизводства, роста безработицы и нищеты»;
— «рабочий класс и трудовое крестьянство являются хозяевами страны, работающими не на капиталистов, а на свой трудовой народ».
В принципе, у любой экономики могут быть всего две целевых ориентации:
— либо она работает непосредственно на потребности членов общества, естественно, учитывая и экономя затраты производства, стремясь к своей безубыточности, а лучше и прибыльности; это экономика социалистическая;
— либо она работает непосредственно на прибыль собственника средств производства, будь то индивидуальный или коллективный капиталист, используя для своего оправдания общественные и личные потребности. Это экономика капиталистическая или же перерождающаяся в таковую.
Сталин стоял на первой, в основе своей правильной позиции. На вторую позицию, неправильную и гибельную, начала ссовывать советскую экономику брежневско-косыгинская реформа 1965 года.
Внедрение прибыли в качестве основного показателя эффективности социалистического производства привело к государственно-капиталистическим тенденциям в общенародном секторе в целом, к росту группового эгоизма отраслей и трудовых коллективов. Показатель, чужеродный социалистическому обществу, показатель, стимулирующий накачивание стоимостных (рублевых) объемов производства вне обязательной жесткой связи с увеличением количества и повышением качества натурального продукта, хотели того или не хотели горе-реформаторы, стал осуществлять свою разрушительную роль. Совершенно была забыта идущая еще от первых политико-экономических опытов Энгельса (а они предшествовали политико-экономическим занятиям Маркса) установка на изучение живых человеческих потребностей как базу научного планирования нормального общественного производства Время от времени шумливо возвращаясь к идеям «завещания» Ленина, тысячи раз цитировали его критические замечания в адрес
