совершенно, — сокрушенно вздохнул придворный, закрыв дверь, — стара, недуг ее точит. После бала, Вера Андреевна, не уезжайте, прежде дайте мне знать.
Я кивнула, догадываясь, что он слышал наш разговор. Где-то стоял, может, за стенкой, за одной из дверей, или панельки с пейзанками только для виду. Чем это кончится?..
Врагов я себе нажила, но дамам придется смириться, что их номера шестнадцатый и дальше. Еще бродит где-то загадочный мой убийца… или от него осталась лишь тень и я могу порадовать придворный клубок, расставив их в порядке причин моей ненависти?
Я возвращалась в зал и по музыке понимала, что изменилось за время моего отсутствия многое. За моей спиной тоже пошло движение — я чувствовала каждое колебание воздуха вспотевшей под тяжелым платьем спиной и молилась, чтобы не простудиться. Потом меня обдало потоком свежего воздуха с улицы, и снова, как в ночь смерти Палашки, пришел откат — не реветь, Вера, пожалуйста, нет, подожди, пока никто не сможет облить тебя ядом за слабость. Ты победительница. Пока. Вот и побеждай дальше.
Я без притворства сочувствовала старой императрице. Без развитой медицины каждый день горит нескончаемой болью, нет никакой надежды на облегчение, и сейчас она через невыносимые муки появится на балу и будет приветствовать своих подданных. Вот цена короны, цена власти. Статс-дамы, без всяких сомнений, такие же заложницы своего положения — я не хочу подобное для себя.
Гости выстроились вдоль стен, музыка стихла, лакеи перестали сновать с подносами — бал начинался. Как вдове, мне не полагалось принимать участие в танцах, да и меня все равно никто не ждал, и я встала у самого выхода в зал, наблюдая за происходящим. Вот показалась в сопровождении придворных дам императрица, все склонились — а, черт, конечно, я приседала не по протоколу, но, может, глубокие поклоны считались официальными. Музыканты заиграли что-то торжественное — гимн? — императрица подобралась к накрытым алой тканью креслам, села, рассредоточила свой серпентарий вокруг.
Гимн свернулся, грохнула танцевальная мелодия, тощенький дворянчик с выщипанными усами, похожий на графиню Дулееву — возможно, родственник — повел первым танцем бледную перепуганную девочку. За ними потянулись дамы с лентами, подцепили за собой прочий кордебалет. Зал закружился, и на мой взгляд исполнение было любительским, но публику увлекало, не танцевали разве что карточные столы, лакеи и музыканты, и свита императрицы с ней самой. Дулеева стояла дальше прочих, вероятно, пока императрица делала круг из комнаты к парадному подъезду, графине влетело, а может, она и вовсе была низложена.
Дулееву мне было ни капли не жаль.
В паре с пожилой красивой дамой пролетел князь Вышеградский, и я против воли зацепилась за него. Есть чем любоваться, бесспорно, наверняка не одно сердце в этом зале равнодушно разбито этим красавцем, и я, будь под рукой азартный Трифон Кузьмич, поспорила бы с ним золотников на пятнадцать, что после того, как князь овдовел, охота за ним ведется дай боже.
Не все такие как я, не все хотят одиночества. Но у меня есть дети и дело, а что у них? Балы, охота и адюльтеры.
После первого танца зал рассыпался, я вышла, выискивая, куда бы сесть, но кавалеры, оттанцевав положенный минимум, оккупировали столы и уже открывали колоды, едва не облизываясь. Во все века дамы любили танцы, а почему? Что приятного в том, что ты даже отказать никому не имеешь права?
За столик, который я себе наметила, шлепнулись три старикана жульнической наружности. Я оказалась неприкаянной, встала у одной из дверей, не зная, куда она ведет, и нажала на ручку больше автоматически. Но дверь открылась, и я зашла, радуясь, что Дулеева предусмотрела… что, собственно говоря? Что по углам будут жаться томные парочки?
Светлые стены, на них, как заведено, чьи-то высокомерные рожи, подсвечник и три трепыхающиеся свечи, на столе графин то ли с водой, то ли с лимонадом. В комнате было намного прохладнее, чем в зале, я подошла к окну, но открывать его не рискнула, стояла, приложив ладони к стеклу, пока не услышала, как дверь открылась и снова захлопнулась.
— Я не поверил, что вы на балу, Вера Андреевна.
Я обернулась. Вышеградский был одет в светлый мундир, но не военный, а вроде придворного. Надо отметить, ему идет.
— С вашей сестрой мы успели увидеться, князь, — хмыкнула я, досадуя, что он пришел. Он лишний, мне хотелось собраться с мыслями и подумать, зачем придворный велел мне после бала его найти, и не сбежать ли мне, пока не поздно. — Князь Вершков предпочел мое общество, полагаю, княжна разгневана.
— Вершков, — поморщился Вышеградский, проверил, закрыта ли дверь, градус моей досады вырос. — Я слышал, он пытается выкрутиться из долгов, но не уверен, что сможет. Впрочем, он изворотлив и хитер. Я не знал, что Ольга с ним говорила.
Я пожала плечами.
— Вера Андреевна, — Вышеградский подошел ближе, от него пахло одеколоном, и я по какому-то наитию повела носом, вышло заметно, и князь оторопел, его так откровенно еще не нюхали, но мне было лень объяснять почему. — Гофмейстер князь Илларионов отправил гонца за орденом благословенной Екатерины. Вы говорили с ее величеством?
Я снова пожала плечами. До этих слов меня подмывало выставить Вышеградского вон, но орден озадачил, я промолчала. Что же, орден почетней, чем голова с плеч, но это означает, что я вынуждена остаться на балу до конца.
— Можно говорить о пустом, Вера Андреевна. Для меня вы всегда были женой моего лучшего друга и матерью четверых малышей, — не дождавшись ответа, проговорил Вышеградский. — Теперь я понимаю, что узнал вас с другой стороны, и прежней вас для меня больше не существует.
Я подняла голову — задрала, мне везет на рослых мужчин, пусть дело в том, что Вера не самого высокого роста. Что он несет, это все потому, что меня облагодетельствовала императрица? За дверью целая очередь велеречивых говорунов? Вот откуда растут ноги у легенд про светских сердцеедок — из монаршей милости, не поделиться ли ей с кем-нибудь, у меня ее много, а я гадала, отчего половина красавиц были страшны как вся моя жизнь, а потому что нет ничего прекрасней чужих денег и не твоей славы.
— Вы умны, как редко умна женщина. — Шовинизм, но ему процветать еще долго, на мой век хватит. — Вы настойчивы. Не самое доброе качество, Вера Андреевна, но я…
Рука князя бессовестно скользнула мне по запястью, потом выше, дальше
