Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
Что-то я проголодался. А ты нет? Нет, ты никогда не испытываешь чувства голода, ты живешь любовью и росой. Я же, с твоего позволения, устрою себе пир в вагоне-ресторане… Ах да, забыл поведать тебе еще кое-что. Оцени мою предусмотрительность, Адонис: я все продумал. Я послал самому себе телеграмму, каковая при необходимости станет свидетельством того, что меня не было на Тронной ярмарке девятнадцатого числа, когда Паже угрохал Бруссара. Вот послушай мое сочинение: «Миленький Мельхиорчик зпт приезжайте замок Баливо зпт Амбер зпт поместье мистера Пейлтока тчк Богатый англичанин готов финансировать мой проект тчк Месье Розелем мы расстались друзьями зпт убедите его повлиять на директора Опера тчк Предаю себя душой и телом на вашу милость зпт ибо знаю зпт что я вам небезразлична тчк Искренне ваша Ольга». Датировано пятнадцатым апреля — вот наидостовернейший почтовый штемпель, Адонис.
Почему телеграмма? Да чтобы почерк не опознали, дубина. Тут же печатный текст, стало быть, никакой тебе графологической экспертизы. Знаю-знаю, о чем ты спросишь: место отправления. Нет, я никогда не был в Амбере, но и не такой лопух, чтобы посылать телеграмму из почтового отделения в районе Опера. Она ушла с Лионского вокзала. Доволен?
Мельхиор Шалюмо исполнил вокруг манекена жеманный танец.
— Ах, прекрасная Ольга без ума от меня! А когда она побывает на премьере моей оперы-балета, и вовсе рехнется!
Вторник, 21 апреля, на рассвете
Ламберу Паже казалось, что он живет в параноидальном кошмаре. Инспектор Вальми демонстрировал обманчивую вежливость, лукавство и маниакальную страсть к чистоте: за три часа допроса он вымыл руки уже двадцать раз, тщательно обрабатывая ногти намыленной щеточкой и используя пемзу для ладоней. Ненормальный! А его кабинет? Крысиная нора с видом на вонючий дворик! От аргументов Ламбера инспектор отмахивался, как от назойливых мух, пресекал все его попытки оправдаться — знал, что молчание порой красноречивее ответов на каверзные вопросы. На губах чистюли играла улыбка — издевательская, едва заметная, но ее значение не вызывало сомнений: «Ну что ж вы всё упорствуете? Я и так уже вывел вас на чистую воду, обо всем догадался!»
«Догадки не есть доказательства, инспектор! — мысленно усмехнулся Ламбер. — Ты блефуешь! У тебя ни единого козыря в рукаве. Хочешь, чтобы я сам раскололся? И не мечтай! Ты наверняка перевернул вверх дном мою квартиру, выпотрошил шкафы, вывернул наизнанку матрас, простучал пол, стены и потолок — но всё зря, ты не нашел ни одной улики. А на что ты надеялся? Найти формочки для выпечки в виде свинок? Корни аконита? Пряничные крошки, пропитанные ядом? Я успел избавиться от всего, что могло меня скомпрометировать. Бардак в моем жилище, повергнувший в ужас месье Легри, устроен намеренно, он призван усложнить тебе задачу».
Огюстен Вальми поднялся из-за рабочего стола, потянулся и опять направился к умывальнику.
«О нет! Господи, уйми его наконец!» — безмолвно взмолился Ламбер.
Однако инспектор не унимался — ритуал омовения повторился в двадцать первый раз. Судебный секретарь воспользовался очередной передышкой, чтобы дожевать половинку бисквита.
Ламбер принялся наблюдать за путешествием таракана по водопроводной трубе. И вдруг расхохотался.
— Вас так развеселила перспектива участия в судебном разбирательстве по делу о шести убийствах? — осведомился Огюстен Вальми, снова усаживаясь за стол.
— Я слушал вас очень внимательно, инспектор, и должен заметить, что у вас с месье Легри на редкость богатое воображение. Вы создали теорию, но не можете обосновать ни одного ее положения. Даже интересно, с чего вы собираетесь начать.
— Я знаю свое дело лучше, чем вы думаете, месье Паже. Вот потрудитесь взглянуть — я нашел это в вашем бумажнике.
На стол перед Ламбером Паже легла карточка бон-пуэн.
— Или это, по-вашему, тоже плод моего воображения?
— Шутить изволите? — фыркнул Паже. — Карточка бон-пуэн — доказательство моей вины? Я купил ее пару месяцев назад в писчебумажном магазине, который специализируется на школьных товарах. Хотите, продиктую адрес? Увидел картинку на витрине и не смог устоять, потому что тут изображен Жан-Батист Люлли. Опера Гарнье — мой второй дом, инспектор. Так к чему вы, собственно, клоните?
Огюстен Вальми откинулся на спинку стула и потер подбородок. Вид у Паже был по-прежнему уверенный, но инспектору показалось, что негодяй слегка занервничал.
— Не находите ли вы, инспектор, — продолжал между тем Ламбер Паже, — что как-то недостойно человека вашего звания и заслуг пытаться осудить в пяти убийствах невинного допропорядочного гражданина? Ведь это вовсе и не убийства, а несчастные случаи. Аркуэ утонул, Бландена подвело сердце — он много пил, Фералес свернул себе шею, провалившись в люк, мадам Бруссар подавилась, а по поводу смерти Сюзанны Арбуа, матушки моей подруги Жозетты, полиция уже четко ответила: преступление совершил бродяга.
Огюстен Вальми все время, пока подозреваемый говорил, задумчиво разглядывал лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.
— Да что вам, в конце концов, от меня нужно?! — не выдержал Ламбер. — При всем моем уважении к вам, инспектор, я не намерен признаваться в пяти убийствах, которых не совершал! Сожалею, но не могу доставить вам такого удовольствия! Это ваша задача — доказать, что я убийца, а насколько мне известно, у вас нет ни одного аргумента. Ни свидетельских показаний, ни мотива, ни улик! Вам придется ограничиться судебным разбирательством по делу Анисэ Бруссара и принять мою версию вынужденной самообороны.
Пять дней спустя
— Как там продвигается ваше дело о пряничных свинках? — осведомился Кэндзи с плотоядной ухмылкой. — Вам удалось выяснить мотив преступлений?
— Нет, — надменно отозвался Жозеф, перевязывая стопку книг для доставки. — Ламбер Паже всё отрицает, признаёт лишь одно: что непреднамеренно убил Анисэ Бруссара в порядке самообороны. Об этом пишут в газетах. — Он запыхтел, пытаясь вытащить палец из тугого узла, который сам же и затянул. — Если вам любопытно, можете посвятить сегодняшний вечер чтению… О черт! Как мне надоели эти веревочки, тесемочки, бантики, хватит, не могу больше, это невыносимо! Просто китайская пытка какая-то!
— Дорогой мой Жозеф, в Японии существуют древние и славные традиции подарочной упаковки. Я всерьез подумываю о том, чтобы отправить вас туда на стажировку, только сперва вам придется выучить язык. Уверяю вас, японский куда проще китайского!
Эпилог
Июль 1897 г., воскресенье
Раскаленный добела город укрывал от солнца как мог редкие оазисы, поросшие чахлой травкой. Там парижане в промежутках между грозами могли отдохнуть на плетеных стульях, мысленно переносясь в какие-нибудь экзотические уголки планеты, пока вокруг грохочут омнибусы и кружатся на горячем ветру безвременно пожелтевшие, иссушенные жарой листья. Удовольствие стоило десять сантимов — именно за такую цену стулья выдавались напрокат.[112]
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
