Когда поднимает глаза, чтобы встретиться с моими, меня поражает ее мягкость. Жестокая уязвимость, от которой она сейчас страдает, открывает ее полностью.
— Ты спасала жизнь, — говорю я ей, пытаясь достучаться. — Ты была так сосредоточена на жизни, которую отняла, что никогда не думала о жизни, которую спасла той ночью.
Ее взгляд блестит от непролитых слез, и я до боли хочу притянуть ее к себе, но боюсь упустить этот момент.
Она моргает, затем вытирает дорожки слез, бегущие по щекам.
— Я ненавижу это чувство, — признается она. — Я хочу выключить его.
Я обхватываю ладонями ее лицо и провожу большим пальцем по свежему потоку слез.
— Ты спасла ей жизнь, — повторяю я, потому что ей нужно это услышать. — Поэтому я не позволю тебе лишиться своей.
Судорожно вздохнув, она отстраняется и заправляет волосы за уши. Кажется, Блейкли научилась управлять своими эмоциями.
— И что потом? После того, как мы выполним этот твой безумный план, Грейсон просто исчезнет из нашей жизни?
То, как она говорит о нашей жизни, вселяет в меня безумную надежду, за которую я буду продолжать бороться.
Я остаюсь честным.
— Грейсон опаснее, чем Брюстер. Его нужно убрать.
Искра понимания загорается в ее глазах.
— Если ты избавишься от Грейсона, тогда тебе придется избавиться и от Лондон.
Я киваю один раз.
— Я обдумал это.
— Возможно, она невинна, — говорит она, скрещивая руки на груди, чтобы защититься. — Иногда женщины не виноваты в том, в кого они влюбляются.
Я слишком много улавливаю в этом заявлении. Она замечает и отводит взгляд.
— Грейсон, Лондон, Брюстер… — я замолкаю, мой взгляд опускается к губам, ее тело — соблазнительная приманка, и она позволяет мне плавно притянуть ее к себе. — Все препятствия должны быть устранены.
После напряженного сердцебиения, когда мы стоим, прижавшись друг к другу, она, наконец, встречается со мной взглядом.
— Я помогу тебе избавиться от Грейсона. Помогу устранить все препятствия. Тогда ты исправишь меня, Алекс. Каков бы ни был риск.
Я касаюсь ее щеки, скользя тыльной стороной пальцев по ее нежной коже.
— Это слишком высокая цена.
Она хватает меня за руку.
— Это цена, которую ты заплатишь за то, что играл в Бога.
— Посмотрим.
— Сделка только такая, Алекс. Или ты соглашаешься, или я ухожу от всего этого, от тебя…
— Я соглашусь на твои условия, — говорю я, — но мне нужна гарантия. Что ты не примешь опрометчивого решения.
Она качает головой.
— Например, какое?
— Например, складной нож, — говорю я, оценивая ее настороженную реакцию. — Мне нужно орудие убийства.
Осознание меняет выражение ее лица. Просовывая руки между нами, она скользит ладонями по моей обнаженной груди, разлучая нас.
— Это единственная улика, которая докажет, кто убил Эриксона.
— Нож нужен нам, чтобы подставить Брюстера, — еще он нужен нам для того, чтобы разорвать все связи Блейкли с убийством.
Она нерешительно бросает взгляд на дверь спальни, затем смиренно вздыхает.
— Хорошо, — потирает руку, направляясь в гостиную, и говорит через плечо: — Я побоялась оставлять его в своей квартире, — она роется в своей сумке.
По моему позвоночнику пробегает волна гнева, от напряжения скручиваются кости. Все это время у нее были доказательства, которые могли посадить ее за решетку.
— Это чрезвычайно опасно и эгоистично.
Остановившись в дверном проеме спальни, она поднимает голову.
— О, я должна была оставить это в своей квартире, чтобы ты украл? Ты прав, как эгоистично с моей стороны.
Я подхожу к ней и протягиваю руку. Со стоическим смирением она кладет завернутый в пластиковый пакет нож мне на ладонь.
— Я положу его в надежное место, — говорю я.
— Или ты можешь отрезать эту чертову штуку от своей ноги, — возражает она.
Я почти улыбаюсь, слыша, как жесткость Блейкли проскальзывает сквозь ее ослабевшие трещины.
— Помоги мне, — прошу я ее.
Мы смотрим друг на друга, намек ясен, я прошу большего, чем просто помочь снять часы.
— Но, очевидно, не этим ножом, — я откладываю складной нож в сторону на комод и направляюсь в ванную, возвращаясь с рулоном бинта и лезвием для бритвы.
— Кусачек нет? — говорит она с сарказмом в голосе. — Черт. Это будет больно.
И это, правда, больно. Но терпимо. Есть нечто эротичное, когда я лежу на спине и наблюдаю, как Блейкли орудует инструментом. Она прикусывает уголок губы зубами, когда концентрируется. Сосредоточена на задаче, почти поглощена, не вздрагивает, не испытывает брезгливости.
Я мог бы беспокоиться, что она испытывает какую-то остаточную реакцию после процедуры, возвращаясь к себе прежней — но это все равно, что наблюдать за операцией хирурга, а не за расчленением мясника. Блейкли находит способ направить свои эмоции в нужное русло.
Если она сможет использовать эту силу для того, что будет дальше… Должен признать, меня возбуждает одна мысль об этом.
Как только оскорбительный предмет и его непрерывное тиканье убраны, Блейкли пялится на циферблат часов, какой-то отсутствующий взгляд затуманивает ее глаза, прежде чем она убирает лезвие бритвы на прикроватную тумбочку.
Она переворачивает антикварные «Ролексы», осматривая заднюю панель.
— Тебе следует разобрать их и посмотреть, не ждут ли какие-нибудь сюрпризы, когда пробьет назначенный час.
Но меня больше не интересуют часы или угрозы. Я протягиваю руку и беру предмет у нее из рук, бросаю его на кровать. Под моей рубашкой на ней нет лифчика, и я клянусь, она никогда не выглядела сексуальнее, чем в моей одежде.
Пока она снимала провода, я ничего не чувствовал — ни боли, ни напряжения, только страдание от того, что нахожусь так близко к ней, наблюдая, как ее соски трутся о тонкий материал, пока она работает, дразня, а я не мог прикоснуться к ней.
И это чувство со мной постоянно.
Я подношу руку к ее лицу и большим пальцем стираю пятно грязи с ее щеки. Мы все еще грязные после секса в той уборной.
— Прими со мной душ, — говорю я.
Ее глаза не отрываются от моих, моя просьба наполнена гораздо более горячим желанием, чем просто помыться.
— Хорошо, — выдыхает она.
Я хочу ощутить вкус этого слова на ее губах.
Кровь приливает к паху. Бросаюсь вперед и срываю с нее рубашку через голову, затем подхватываю ее на руки, поднимаю с кровати и несу в ванную.
Когда тянусь к выключателю на стене, она хватает меня за руку.
— Не надо.
Я мгновение колеблюсь, прежде чем направиться к стеклянной душевой кабине. Держа Блейкли в объятиях, открываю кран и жду, пока вода нагреется.
Она осторожно касается свежей повязки на моей руке.
— Как это произошло?
Я перевожу на нее взгляд, запоминая, какой нежной она
