что с ним делать. В любом случае, это будет уже не моя, ни, тем более, ваша забота. Моя я же цель состоит в том, чтобы предостеречь вас от откровенно глупых поступков. Ваше похищение министра, с какой бы благой целью вы его не производили, является именно глупым поступком. И никак иначе. Слава богу, что я вмешался в это дело и откровенно спас вашу шкуру. Поэтому, Василий Иванович, скажу прямо — вы мне должны.
Я сделал откровенно удивленное лицо и Зубатов поморщился от моего притворства.
— Да бросьте уже Ваньку валять! Это не серьезно, ей богу. Хотите, я вам покажу еще протокол допроса Орленка? А там описано как вы хотели похитить Куропаткина, держать его взаперти, издеваться? Как бороду хотели ему остричь и кормить одним рисом? Сообщить вам адрес дома, в чьем подвале вы собирались держать министра? А все для того, чтобы он отнесся японцам как реальной угрозе и подготовился к будущей войне. Чтобы доложил царю о том, что было выгодно вам. Мне хочется думать, что вы придумали все это с благой целью…, ну не верю я в вашу продажность! Не верю что вы хотели навредить народу. Я думаю, что вы настоящий патриот страны. Не надо морщиться, это не громкие слова. Я на самом деле так думаю. Я давно слежу за вашими делами и именно по ним я пришел к такому выводу. Но, увы, Василий Иванович, вы выбрали не те методы чтобы помочь нам справиться с японцами. Вам бы просто обратиться в министерство со своими предложениями и вам бы обязательно пошли навстречу…
Я усмехнулся, перебив:
— При всем уважении наши министерства напоминают мне обожравшуюся корову, которую поднять с обоссанного места можно только пинком под ребра, — я взглянул на него с некой долей неприязни, но его мой взгляд не смутил. Он так и остался сидеть с маской благодушия, с натянутой улыбкой на лице. — Вы думаете мы не пытались? Больше года лежат наши предложения по радио в различных министерствах, а ответа как не было, так и нет. Везде бюрократия, везде бумажки и взятки. Никто шевелиться не хочет, все заглядывают в рот начальству, соревнуются, кто лучше шаркнет ножкой. Тьфу! Противно… А Куропаткин…, — я на долю секунды запнулся, думая, открывать правду или нет. Но потом плюнул на все и выложил откровение, — Куропаткин трус, бездарь и неумелый полководец. Он не выиграет ни одного сражения с японцами! А войну мы проиграем по всем статьям, что на суше, что на море. Да еще и Макарова потеряем — вот это будет трагедия. Один Порт-Артур будет долго держаться, да и тот сдадим. И как нам здесь помогать нашей стране?
Зубатов сморщил нос, пошевелил недовольно усами.
— Прямо так уж и ни одного?
Я твердо кивнул.
— А еще Балтийскую эскадру потеряем. Вот это, я скажу вам, будет то еще событие. Ух, революционеры всех мастей порадуются…
Мой собеседник молчал. Долго… Смотрел на меня, хмурился, трепал пальцами усы, задумчиво поглаживал щеки. Наконец, после долгой минуты, он произнес:
— Надеюсь, Василий Иванович, это только ваши предположения…
— Думайте, как хотите, — отрубил я. — Настанет война, вот тогда и проверите.
— И тогда я пойму, что вы пророк, да?
Я не стал ему отвечать, отвернулся к окну. На душе было противно и тошно. Пускай сам решает…
Как-то наш разговор сбился с темы. Пропал темп и нам пришлось сделать паузу. Зубатов молча откинулся на спинку стула, достал портсигар, молча предложил мне папиросу. Но я отказался. И тогда он, чиркнув спичкой, неторопливо задымил. Прошло минут пять, прежде чем он пришел в себя.
— Ладно, к черту, об этом как-нибудь потом, — сказал он, нервно давя окурок в пепельнице. — Давайте о нашем деле… Итак… Что же…, ах да… Буду говорить откровенно, Василий Иванович. Когда я ознакомился с агентурными докладами, то я не сразу поверил, что два таких успешных и без ложной скромности, гениальных дельца, придумали такой откровенно нахальный и глупый план. Но потом я понял, что вы просто-напросто дилетанты в этом деле и в силу своего дилетантства можете натворить дел похуже профессионалов. Знаете как в шахматах? Вроде ожидаешь от соперника определенного уровня, просчитываешь его ходы, а он в силу своей глупости ходит нестандартно и ломает всю партию. Вот так и здесь… Поэтому я решил остановить вас, пока вы не наломали дров.
Мне нечего было сказать. Все верно. И потому я сидел, ссутулившись и уставившись в наполненную чашку. Чувствовал себя преотвратительнейше — как нерадивый школьник, у которого строгий отец обнаружил в дневнике двойку.
— Неужели вы ничего мне желаете сказать?
— А что тут можно сказать? Только спросить…
— Спрашивайте, — разрешил мне Зубатов.
— Когда вы раскусили наш план?
Он усмехнулся, легонько покачал головой.
— Может вам еще имя осведомителя сообщить? Да не убивайтесь вы так, Василий Иванович. Я ж говорю, что вовремя вас остановил, ничего страшного с вами не произойдет. Вы же как «пророк», — в этот момент он усмехнулся, — должны знать, что ваше дело из этого кабинета не выйдет и до суда не доберется. Сегодня же ночью вы будете спать в своей кровати. И друг ваш тоже. Между прочим, он сразу же понял свою ошибку, во всем раскаялся и сам предложил свою помощь.
— Подождите… Козинцев раскаялся? Предложил вам помощь? — не понял я. — Какую же?
И тут Зубатов широко улыбнулся.
— Помощь в сотрудничестве… Нет, это не совсем верное определение. Скорее он предложил нам помочь устроить наших информаторов на ваши предприятия. Чтобы те изнутри присматривали за агитаторами эсэров и эсдеков. Будет отсылать ежемесячные отчеты о своей деятельности в охранное отделение. В поездках по загранице его сопровождать будут наши люди. Ну и еще кое-какие мелочи…
Вот тут он меня почти удивил. Чтобы Мишка и сам предложил такой вариант охранке? Нет, тут скорее все обстояло по-другому. Вероятнее всего, прижав Мишку к углу, Зубатов в ультимативной форме потребовал сотрудничества. И тому просто некуда было деваться. Интересно, а какое же предложение он сделает мне?
— Чего же вы не возмущаетесь? — проникновенно спросил Зубатов, довольно покачивая шикарными усами. — Думаете о чем-то? Опять желаете мне что-то сказать про будущее?
Я устало мотнул головой. Поставил пустую чашку на стол, стряхнул с груди несуществующую крошку и выпрямился. Поднял голову и не очень дружелюбно сказал:
— Нет у меня для вас больше откровений, закончились все. А думаю я о том, что же вы от меня потребуете? Пожалуй, что большего, чем Козинцев я вам предложить не смогу. Увы…
