сердце ушло в пятки. Про цитирование я знаю все. Я знаю, что при отстаивании новой теории самое важное — предвидеть цитаты оппонентов и иметь в рукаве список других цитат, опровергающих первые. Об этом я многое могла бы рассказать. Им следовало спросить меня. В характере доктора Сэдик, милой молодой женщины, бесспорно, очень умной и компетентной, напрочь отсутствовала агрессия, которая позволила бы ей представить свою теорию как доказанный научный факт. Малосимпатичный доктор Сандерсон заочно, не присутствуя в зале суда, одной своей уверенностью положил ее на обе лопатки.
* * *
До обеденного перерыва оставалось совсем немного времени, когда доктора Сэдик отпустили со свидетельской трибуны. Если бы судья настоял на том, чтобы мисс Боннард продолжила представление дела — а он имел на это полное право, — то, возможно, все сложилось бы иначе. Мисс Боннард сразу заявила бы, что ты не будешь давать показания; судья в полном соответствии с законом озвучил бы предупреждение, что Короне дозволяется сделать из твоего отказа негативный вывод; Роберт начал бы свою часть защиты и вызвал единственного свидетеля — меня.
На самом деле судья выразительно посмотрел на часы под балконом. Улыбнулся мисс Боннард — похоже, он ей немного сочувствовал, — и сказал:
— Я думаю, пора сделать перерыв.
Мисс Боннард с радостью согласилась. Пока все вставали, провожая судью, я внимательно наблюдала за ней. Она снова села на место и опустила голову. Лица ее я не видела, но подумала: она чувствует, что проигрывает.
И тут я боковым зрением уловила, как ты наклонился вперед, поднял руку и громко — тук-тук-тук — постучал по пуленепробиваемому стеклу. Все головы в зале повернулись к тебе. Меня словно обдало горячей волной: все это время ты вел себя так тихо и незаметно, что я почти забыла о том, что ты рядом. Человек, неподвижно сидящий в нескольких футах от меня с одним и тем же выражением лица, был настолько непохож на тебя, что я уже почти отделила свою судьбу от твоей. Марк Костли — молчаливое изваяние на скамье подсудимых — ничем не напоминал моего любовника Икса.
Мисс Боннард подняла голову, повернулась на звук и устало тебе улыбнулась. Сидящий рядом со мной конвоир поднялся и дотронулся до моего локтя. Не глядя на тебя, я пошла к выходу.
* * *
После обеда мисс Боннард выглядела посвежевшей, что было довольно странно: при крайне незавидном положении ходов у нее больше не оставалось.
— Милорд! — сказала она после того, как все заняли свои места. — У меня больше нет свидетелей.
* * *
Роберт, вставая, повернул голову к мисс Боннард и бросил на нее прямой вопросительный взгляд. Она, уже уткнувшись в свои бумаги, его не заметила. Судья улыбнулся Роберту, словно радуясь, что наконец-то видит человека своего ранга. Слегка поклонившись, Роберт сказал:
— Милорд, мы планируем вызвать всего одного свидетеля — Ивонн Кармайкл.
Я встала.
* * *
Одновременно со мной встали мои конвоиры. Вот мы идем мимо тебя и твоих охранников. Места перед сиденьями достаточно, но, отклонись чуть в сторону, и я задену твои колени. Ты сидишь неподвижно и смотришь прямо перед собой. Охранник, шагающий впереди меня, спускается по трем низким ступенькам, ведущим со скамьи подсудимых в зал суда. Я пересекаю зал с высоко поднятой головой. Иду мимо рядов, где сидят полицейские, юрисконсульты и адвокаты. Я отдаю себе отчет, что за мной наблюдает весь зал, но внимательнее всех — присяжные. Я смотрю на них и думаю: хватит. Возможно, эта мысль отражается на моем лице. Хватит учить меня, что делать, как выглядеть и что говорить. Я ни в чем не виновата. Я никого не убивала. Мне нечего бояться. Меня не пугают ни глупые устаревшие процедуры, ни полиция, ни бюрократия, ни Летиция в очереди за завтраком. Я не боюсь даже присяжных. Пусть они меня боятся.
Присяжные не отрывают от меня глаз. Примерно такой же восторженный ужас они испытали бы в зоопарке, если бы ягуар протиснулся через прутья клетки и затрусил рядом с ними. Я страшно рада, что наконец вырвалась из клетки для подсудимых. Представьте себе: обвиняемые в убийстве — тоже люди. Я громко и уверенно зачитываю присягу, возвращаю приставу листок с текстом и оглядываю зал, будто вижу его в первый раз.
Со свидетельской трибуны зал выглядит совсем не таким, как со скамьи подсудимых. Ты стоишь на возвышении. Приятный побочный эффект состоит в том, что ты смотришь на других сверху вниз. Я уже хорошо изучила этот зал — особенности его освещения, привычный гул кондиционера. Меня не сбить. Я сажусь на откидное сиденье. Роберт смотрит на меня, улыбаясь краешком рта. Мои последние сомнения в нем рассеиваются. Он выбрал правильную линию защиты. Я могу на него положиться.
— Ваше имя Ивонн Кармайкл? — спрашивает он меня.
Инстинктивно я копирую манеру поведения профессиональных свидетелей — полицейских и патологоанатомов. Я не случайный свидетель, я тоже профессионал. И смело смотрю в глаза присяжным.
— Да.
— Миссис Кармайкл, не могли бы вы назвать род ваших занятий?
— Я генетик.
22
Роберт уделил моей карьере совсем немного внимания, только чтобы установить, где и с каких пор я работаю. Коротко коснулся моего стабильного брака, упомянул двух взрослых детей. Отметил, что мой муж, как и я, известный ученый. Мне не хочется говорить о Гае, Адаме и Кэрри — я чувствую, как у меня слегка меняется голос, но понимаю, что Роберту это необходимо, чтобы представить меня эдакой миссис Полное Совершенство. Сделать это нетрудно — я такая и есть. В конце концов мы добираемся до той области моих профессиональных занятий, которая обычно производит на людей наибольшее впечатление, хотя платят за нее сущие гроши, — до моих выступлений перед парламентскими комитетами. Роберту это нужно для того, чтобы показать: я заслуживаю всяческого доверия. Он не задерживается на этом вопросе, но я уже и сама верю, что неспособна совершить то, что совершила. Не говоря уже о том, в чем меня беспочвенно обвиняют.
— Когда вы выступали там в последний раз, вы познакомились с человеком, который теперь сидит на скамье подсудимых, с мистером Марком Костли?
— Да.
Роберт, слегка выпрямившись, складывает руки на груди и небрежно спрашивает:
— Можете сказать, какое он произвел на вас впечатление?
— Да, конечно, — говорю я. — Самое благоприятное. Мы разговорились в холле. Он, несомненно, прекрасно знаком со структурой здания парламента. Даже провел для меня нечто вроде экскурсии по Вестминстер-холлу. — Крошечная пауза. — Показал Подземную часовню.
