тишина.
Иван сидел на корме, одной рукой держа рулевое весло, и задумчиво глядя в даль. В другой его руке дымилась самокрутка. Глядя на него, Смолина могла представить, как выглядели древние жители этих мест — охотники, промысловики, добывающие пищу охотой и рыбалкой. Суровые, молчаливые, поклоняющиеся неведомым нынче богам. И приносящие им кровавые жертвы. А что если они с щуплым Виталиком — тоже жертвы? Дар немилосердным языческим идолам, притаившимся в тумане Ладоги? И на самом деле Иван везет их не для того, чтобы помочь разоблачить сектантов, а чтобы принести в дар Светорожденному? Они просто исчезнут в этом промозглом осеннем тумане. Про них также скажут: вошли в деревню — и не вышли. А их обугленные трупы будут глодать дикие звери на каком-нибудь безлюдном острове, коих в окрестностях сотни…
Анна сбросила наваждение. Не хватало еще параноиком стать! Она взглянула на Ивана — казалось, в его глазах был такой же туман, который покрывал Ладогу. О чем он думает? Вспоминает племянницу Тайми? Вынашивает план кровной мести? Или прикидывает, что можно взять с незадачливых городских, возомнивших себя детективами, если завести на безлюдный остров? Двустволка Ивана покоилась на дне лодки у ног рулевого. Иван заметил ее взгляд.
— Не бойся, Айно, — глухим голосом произнес отшельник. — Заговоренные пули поразят нечестивцев.
— Почему вы называете меня Айно?
— Ты красивая, как она, — старик криво улыбался, показывая пустой рот с остатками зубов. — Айно покончила с собой, лишь бы не достаться старику, за которого ее сосватали. Утопилась в озере.
Анна посмотрела на несущуюся мимо воду цвета стали. Ладога — настоящее море, в котором нередки сильные шторма. Температура наверняка близка к нулю, а это значит, что в ней даже опытному пловцу не продержаться и пятнадцати минут. Оказаться в ее водах на такой лодке с безумным капитаном — действительно похоже на самоубийство.
Виталик словно прочел ее мысли, и сильнее вжался в днище лодки. На его месте Анна бы не питала ложных надежд — под многократно залатанным деревянным дном проносилась черная бездна.
— Какая здесь глубина? — крикнул сквозь шум мотора Виталик.
— Тебе хватит. В шхерах немного, а как на открытую воду выйдем — метров двести будет.
Дико было думать о том, что от бездонной глубины их отделяют полугнилые доски.
Шхеры ладожского залива были синапсами Анны, темными закоулками души. Смолина блуждала по этому лабиринту, в поисках полумифического острова, а под ногами разверзлась бездонная ледяная мгла. Вот только что будет, когда она найдет этот остров?
Впереди показался просвет между бесконечных островков, и лодка с разгона вылетела в пустое пространство Ладоги, словно в вакуум. Вокруг, насколько хватало взгляда, была только вода до самого горизонта, утопающего в тумане. Подул ветер, на теле Ладоги появилась сильная рябь.
— Турсо не доволен, — пробурчал старик, глядя на воду.
— Кто? — испуганно спросил Виталик.
— Вечный Турсос — тот, кто живет во мраке глубин, — сказал старик, не отрывая взгляда от тумана. — Потому по Ладоге мало ходят корабли. Это вотчина Турсоса.
— Похоже на местные сказки, — неуверенно сказал Виталик.
— Сказка такова до той поры, пока не встретишь ее в жизни, — меланхолично сказал старик.
— Вы видели его? — осторожно спросил Виталик. Старик кивнул.
— Не многим удавалось выжить после встречи с Ним.
Старик кивнул на непонятные символы, вырезанные ножом на лодке.
— Руны прибоя. Чтобы вернуться обратно.
Анна вгляделась в туман. Ветер гонял его обрывки, смешивая с брызгами воды, и на скорости действительно могло показаться, что призрачные тени поднимаются из недр Ладоги. Смотреть вниз не хотелось — темная гладь воды не позволяла взору проникнуть внутрь, и казалось, будто кто-то огромный наблюдает из глубин.
— А я думала, Ладога не обжита из-за радиации, — заметила Анна. Старик ухмыльнулся.
— Люди всегда ищут объяснение, которое пугает их меньше всего. Хейнясенмаа — царство Маны. Герой Калевалы по имени Вяйнямёйнен как-то отправился в загробный мир. Он отделен от мира живых большой водой. Подойдя к реке, Вяйнямёйнен увидел на берегу дочь Маны, и стал ее просить перевезти его на лодке на другой берег, в загробное царство. После долгих уговоров Вяйнямёйнен добился своего, и теперь дочка Маны едет в лодке.
Холодные мурашки пробежали по спине Анны от голоса Ивана. Тот вновь взглянул на Смолину, криво улыбнулся и полез в карман. Анна с настороженностью ждала, что он оттуда достанет. Иван вынул руку и протянул что-то Смолиной.
— Держи, женщина, запретный плод Эдема.
В его сморщенной руке было яблоко. Словно змей-искуситель, соблазняющий Еву познать тайные знания, Иван вез ее на запретный остров.
Руна 6
«Дочка Туони, дай мне лодку,
Дай паром мне, дочка Маны,
Чтобы реку перейти мне,
Чрез пролив туда добраться!
Туони, дочка-невеличка,
Небольшая дева Маны,
На реке стирала платье
И белье там полоскала
Туонелы на черной речке,
Маналы у вод глубоких,
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
Пригоню сюда я лодку,
Если скажешь ты причину,
По какой пришел к нам в царство,
Не похищенный болезнью,
Не убитый грозной смертью
И ничем не умерщвленный».
Калевала
Из куколки вылупляется ночная бабочка — мотылек. То, что поначалу выглядело, словно мертвый кокон, несло в себе жизнь. Аня знала: сначала появляется яйцо, затем — гусеница, которая превращается в куколку. И только потом из куколки появлялось нечто прекрасное. Жаль только, что ненадолго — бабушка Виена говорила, что они живут всего пару недель.
Мотылек — существо ночное. Бабушка Виена говорила, что мотыльки боятся аромата пряных и острых специй, и потому она часто окуривала дом травами.
— Потому как мотыльки — вредители для хозяйства. Благо, их летучие мыши поедают, — поясняла бабушка. — Хотя у каждой букашки есть свое предназначение.
Аня подумала — может потому мотыльки так часто любили летать вокруг свечи, которую зажигала бабушка по вечерам — искали свое
