Три – два – раз!
Лбы, очевидно, заметили мои телодвижения, завозились вокруг своего агрегата. Но я больше не дал им шанса: «Макаров» негромко кашлянул, после чего один из ракетоносцев нелепо всплеснул руками и повалился навзничь. Труба тут уже утеряла всякий стратегический и тактический смысл – в одиночку вновь запустить «Алазань» в мою сторону нечего было и стараться. Поняв это, второй лоб отпихнул от себя бесполезную установку и бросился бежать в сторону девятиэтажек.
– Кеша! – Я мигом обернулся к Пеструхину. – Я за ним! Побудьте здесь, пока не придется…
Я не договорил. Серые глаза поэта смотрели в воронежское небо, но ничего уже не видели. Иннокентий Пеструхин, он же Раймонд Паркер, он же доброволец второй парадигмы на опытах этого поганого Старца, – был убит. Его не задело осколком ракеты, хватило и взрывной волны. Парня просто подбросило вверх и ударило затылком об асфальт. Всего только раз. Этого оказалось достаточно.
«Воронежу больше не нужны поэты…» – почему-то вспомнил я Кешины слова. Толстая растрепанная тетрадка валялась неподалеку, рядом с сиреневой коробкой. От падения пластмасса треснула, мелочь раскатилась по асфальту, однако собирать эту скудную выручку продавца газет было уже некому…
Я бросил взгляд в сторону девятиэтажек и успел заметить, как оставшийся в живых убийца Иннокентия тормозит чью-то белую «Волгу» и прыгает в нее. «Ну уж нет! – злобно подумал я, вскакивая с места, как будто мной самим только что выстрелили из пусковой установки. – Ну уж черта с два!»
В несколько прыжков я преодолел расстояние, отделявшее меня от дороги, и заметался в поисках любой другой попутки. Сейчас я согласился бы на любое транспортное средство – танк, велосипед, инвалидную коляску! На что угодно, лишь бы догнать белую «Волгу». Попадись мне «шестисотый» «Мерседес», под завязку набитый братьями-близнецами господина Муки в тяжелых золотых ошейниках, – и я с чувством глубокого удовлетворения раскидал бы их всех, лишь бы добраться до рулевого колеса, врубить первую скорость – и вперед, вперед, за белой тенью с мерзавцем на борту…
Из-за поворота вынырнул «уазик». Первым моим побуждением было немедленно отпрыгнуть в сторону, прочь с дороги. Машина была милицейской, а у меня в руках – «Макаров» и ни одного приятеля в воронежском УГРО, чтобы замолвить за меня словечко. Но инстинкт охотника в нас сильнее инстинкта самосохранения, я давно это понял.
По этой причине я не стал благоразумно отступать, но предпринял нечто иное, прямо противоположное: выскочил на самую середину дороги и изо всех сил замахал руками. В одной руке у меня был пистолет, в другой – новенькое алое удостоверение почетного железнодорожника, купленное с неделю назад на Рижском рынке. Благодаря этому удостоверению мой билет до Воронежа обошелся мне раза в полтора дешевле.
Взвизгнули тормоза. Ошарашенный водитель с лейтенантскими погонами выглянул наружу, силясь понять, какой придурок тормозит милицейский экипаж и не имеет ли он, кстати, законного права это делать. Прекрасно! Сомнение – мать истины, как говаривали древние. Я имею, имею право. Право Штерна, который гонится за убийцей.
Я рванул на себя дверцу «уазика» и прорычал:
– Я – майор Штерн из ОБЭП! Совершено вооруженное нападение! Гони вон за той «Волгой»!… Да скорее, мать твою разэтак! Потеряем их – шкуру спущу! – При этом я размахивал своей алой книжицей прямо у лейтенантского носа. За последние полгода форма и тип служебных удостоверений в разных милицейских и околомилицейских подразделениях менялись уже раза три, а потому я ничуть не боялся, что лейтенант может усомниться в моих «корочках». Тем более когда поблизости догорают обломки киоска, воняет пороховой гарью и в трех шагах на земле валяется покойник в обнимку с пусковой ракетной установкой…
– Садитесь, майор! – воскликнул лейтенант, окончательно мне поверив. В самом деле: какой преступник решится притормозить милицейскую машину? А раз я не преступник – следовательно, свой.
– Гони, гони, дорогой! – Я плюхнулся на соседнее сиденье и ткнул пальцем в сторону, куда скрылась «Волга». – Не дай им уйти!!
Кроме лейтенанта за рулем, в «уазике» больше никого не было. Повезло. Человек за рулем обычно смотрит не на тебя, а на дорогу. Пока я убеждал лейтенанта мне поверить, «Волга» сумела оторваться достаточно сильно. Наверное, тип в машине предложил шоферу неплохие бабки за скорость или просто заставил жать на газ, угрожая пистолетом.
– Рэкет? – спросил мой водитель, не отрываясь от дороги.
Я хотел было удовлетворить любопытство лейтенанта коротким «Да!», однако вовремя вспомнил, что только что представился майором ОБЭП. Как известно, бывший ОБХСС у нас не занимается наездами, а ведает исключительно экономическими преступлениями.
– Памятник хотели захватить! – ляпнул я.
– Памятник? – изумленно переспросил мой водитель, и мне пришлось быстренько выдумывать дальше.
– Именно, – подтвердил я. – Бронза, цветной металл. Переплавить в лом и продать в Прибалтику…
Моя выдумка неожиданно оказалась удачной.
– Нашего Ваню – на цветной металл?! – обиженно выкрикнул лейтенант. Его патриотическое чувство было уязвлено. – Ну, сволочи!! Держитесь!
Мотор взревел еще сильнее, водитель заскрежетал зубами от натуги, как будто его человеческие силы могли реально приплюсоваться к лошадиным силам двигателя «уазика». Так или иначе – но расстояние между нашими машинами начало быстро сокращаться.
«Волга» заметалась, намереваясь ускользнуть от нас. Похоже, водитель машины вел свою тачку все-таки под дулом пистолета: ни за какие деньги, самые-рассамые американские, ни один нормальный шофер не согласился бы так рисковать своим автомобилем. Раза два машина пролетала в такой опасной близости от встречных автобусов, что столкновение казалось неизбежным. Но подлецу пока невероятно везло. Или, быть может, у него на роду было написано погибнуть не в аварии, но каким-то иным способом. Мне еще предстояло выяснить, каким именно, однако прежде следовало бы: подлеца догнать. По меньшей мере. А в идеале – догнать и перегнать, как мы когда-то Америку.
– С-с-суки! – все никак не мог успокоиться лейтенант, выжимая из «уазика» новые лошадиные силы. – Ваню переплавить!…
Бьюсь об заклад, что водитель прежде никогда не читал Никитина, кроме как в первом классе, но негодование его было неподдельным. «Стихийная любовь к родному пепелищу, – подумал я, – есть наша сильная черта. Пока на святыню никто не покушается, она нам всем нужна, как прошлогодний снег. Но, стоит лишь постороннему супостату протянуть свои жадные грабли к отеческим гробам, как мы дружно готовы навалиться всем миром и наступить на эти загребущие грабли. Рукояткой нам, натурально, саданет по зубам – зато и треклятому врагу не поздоровится».
– С-с-сволочи! – продолжал скрежетать водитель, загоняя «уазик» в немыслимо крутой вираж и сразу выигрывая еще метров десять. Мы уже мчались по знакомой мне улице Феоктистова, мимо нескончаемой стены плача. Шофер «Волги», подгоняемый пистолетом, на наш вираж ответил собственным, чуть не вмазался в красно-белый борт троллейбуса номер 2, однако отвоевал метры обратно.
