Официально же было объявлено, что все остальные погибли, заблудившись в метель.
Наша повозка присоединяется к череде карет, выстроившейся перед домом Вестергардов. Брок стоит на крыльце, чтобы сопровождать гостей внутрь, а волосы его зачесаны назад и смазаны помадой. Он отводит нас в сторону и обвивает мое запястье браслетом из живых ароматных гардений, а потом сует в нагрудный карман Якоба бутоньерку из таких же цветов. Затем ухмыляется нам и подталкивает нас в дом:
– Если вы опоздаете, Нина сделает из ваших шкур шляпы.
Мы с Якобом разделяемся, чтобы переодеться, и я бегом поднимаюсь по лестнице в комнату, которую по-прежнему делю с Лильян. Любой из нас теперь может в любой момент уйти от Вестергардов и найти другую работу, но пока не ушел никто. Я нашла семью, о которой всегда тосковала, и не собираюсь от нее отказываться. Но за восстановленным фасадом дома все еще таятся шрамы, оставленные той ночью, и скрыть их не так-то легко. Если пройтись по саду позади особняка, можно увидеть поминальные камни, установленные по Деклану, Рае и Айви. Нина хромает и ходит с тростью. На руке у Евы остался длинный и широкий розовый шрам. Иногда она носит его с гордостью, а иногда просит Лильян скрыть его. Разбитая голова Лары зажила, но порой она путается в словах. И время от времени я застаю Хелену за тем, что она смотрит в никуда, одиноко стоя перед портретом покойного мужа.
Переодевшись, я останавливаюсь перед зеркалом и застегиваю платье. В те дни, когда, спустившись в кухню, я обнаруживаю Дорит, плачущую над кастрюлями, или когда, проснувшись, понимаю, что мне становится все труднее вспомнить лицо отца и Ингрид, я чувствую, как внутри у меня поднимается сладкий соблазн – позволить ненависти и горечи укорениться во мне немного глубже. Каждый день, в большом и в малом, люди, живущие в этом доме, снова и снова делают выбор, заставляя себя отпустить эти мрачные чувства.
И я тоже это сделаю. Я ношу на цепочке маленький кусок своего Фирна, чтобы он напоминал мне о том, что магия и любовь, которых я когда-то боялась, со временем могут расти понемногу, шаг за шагом, создавая нечто прекрасное в глубинах нашего существа. Но может расти и нечто уродливое – если мы сами позволим.
Фирн, который я ношу, сверкает прелестным фиолетовым цветом, неизменно спрашивая с тихой настойчивостью: «Как к концу твоей жизни будет выглядеть то, что таится у тебя внутри?»
* * *
До начала выступления я успеваю пробежать по дому. В кухне стоит запах свежей выпечки, горящего в печи угля, меда и шоколада, а стол уставлен подносами с цветами и ягодами из сада Брока. Теперь этот дом стал еще более магическим, чем прежде, ведь угроза Фирна устранена.
Я присоединяюсь к остальным гостям в бальной зале как раз вовремя. Якоб потрясающе выглядит в черном смокинге, а при виде меня сглатывает и начинает ошеломленно поправлять свои запонки. Впервые в жизни я сделала для себя новое платье при помощи магии и без всякого страха. Оно подчеркивает мою фигуру так, словно меня облили из кувшина ярко-синим атласом.
Покраснев, я занимаю место в первом ряду по соседству с Лильян. Она сжимает мою руку, лежащую на подлокотнике. Шрам на лице моей подруги похож на серебристую нить.
Рядом со мной, держа в длинных нервных пальцах свой цилиндр, сидит Ганс Кристиан Андерсен: все те же вьющиеся возле ушей волосы и впалые щеки, что и тогда, в театре. Я вздрагиваю, увидев его буквально на расстоянии вытянутой руки, и с трудом выдавливаю приветствие. На его губах появляется веселая улыбка. Может быть, когда-нибудь я наберусь смелости сказать ему, как тесно его сказки переплетены с моей жизнью.
Когда начинает играть скрипка, небольшая зрительская аудитория, почти полностью состоящая из близких людей, умолкает.
Ева наконец-то будет выступать.
Потому что Хелена передумала отдавать Еву в Датский Королевский балет. Вместо этого госпожа Вестергард хочет основать собственную балетную школу и намерена дать серию специальных представлений, на которые нельзя будет купить билеты. Это будут спектакли только по приглашениям, с отголосками магии и тайны. Захватывающий балет новой волны. Это первое из представлений – вводное, чтобы заставить влиятельных людей говорить о нем. Далее Хелена и Ева отправятся в путешествие по Европе, России и Вест-Индии, изучая балет и давая приемы. Они хотят больше узнать о том, откуда они родом, а еще – я слышала, как Хелена тихо говорила об этом Дорит, – может быть, даже узнать, откуда берется сахар. «Филипп был не прав почти во всем, – полушепотом произнесла она, и я спряталась поглубже в тень, чтобы услышать все. – И люди могут быть не правы во многом, но при этом сказать одну-две истинных вещи». Поэтому они с Евой высматривают малые отблески того, что может оказаться правдой. Просеивают гору пустой породы, дабы найти то, с чего можно начать.
Когда они вернутся, мы обустроим в восточном крыле дома общую спальню и залы для занятий балетом. Для школы, которую будет вести Хелена. Все сироты, проявляющие талант к танцу, получат преференции при поступлении в эту школу.
Мы предложим им место, где они смогут жить вместе с нами.
И хотя мы не знаем, как много магии существует за пределами Дании, у этих салонных выступлений есть еще одна конечная цель. Отголоски магии в них могут послужить маяком и привлечь людей, в жилах которых тоже таится магия. Нужен лишь один человек на целый город, чтобы слухи о лекарстве начали распространяться через их собственную тайную сеть контактов. И если кому-то в других странах тоже требуется исцеление, мы будем готовы к этому.
Занавес перед нами поднимается, и Ева стоит в центре сцены, в тени изогнутых ветвей. В тот момент, когда начинается песня, листья и цветы опадают с веток и кружатся вокруг ее неподвижной фигуры, замершей в позе готовности.
Она поднимается на носочки под деревом, и зеленые листья, кружащиеся по сцене, становятся желтыми и оранжевыми с вкраплениями золота. Музыка скрипки так звучна и глубока, что ее можно разливать в чашки, словно кофе.
Господин Андерсен слегка подается вперед.
Ева, подобно молнии, притягивает взгляды всех, находящихся в зале. Она танцует так, словно внутри у нее горит огонь, и от созерцания этого во мне тоже загорается крохотное пламя. Зрители ахают, когда с потолка начинает падать снег, и становится понятно, что снежинки сделаны не из бумаги, они настоящие, холодные и мягкие. Зала внезапно наполняется запахом еловой хвои, как будто мы забрели глубоко в лес, и гирлянда фонариков загорается в тот самый миг, когда Ева, кружась, пролетает мимо них.
Она не похожа на тех танцовщиц, которых я видела на сцене Королевского театра несколько месяцев назад. Она погружается в танец глубже, эмоциональнее, в ее жете́ сквозит некая неземная сила. Вокруг нее расцветают цветы и разворачиваются лозы, светлячки искрами порхают над ее головой – невероятная красота, и ни одного самоцвета во всем этом. Когда мелодия подходит к кульминации, Ева начинает кружиться, будто детская юла: невероятная череда поворотов, легкие движения рук, ног и юбки, усеянной яркими стеклышками, в которых сотнями искорок отражается свет.
