важным, важнее всего на свете! Научись уважать чужое мнение, тогда и твое будут уважать. А тебе, Снегирева, понравилась какая-нибудь песня? − неожиданно обратилась она к Насте.
− Понравилась одна, − помолчав, призналась Настя. − Там есть слова «Мне день и ночь напомнят о тебе, здесь все тобой наполнено до края!» − просто, за душу берут. У меня до сих пор звучат в ушах.
− Мне тоже эта песня понравилась, − поддержали ее девочки. − Все-таки неплохой концерт, правда? Да, были недостатки − эти поэты на сцене, да и затянуто слишком. Но все равно хороший. Давайте потом еще куда-нибудь сходим? В театр или можно в кино.
− Обязательно, − пообещала Екатерина Андреевна. − Ну что, расстаемся? До послезавтра, и всем удачи в выходной!
− И о ком тебе день и ночь напомнят? − пристала к подруге настырная Наташка, когда все разошлись. − Все о нем?
− Отстань! Ни о ком! Просто песня и все. − Настя с досадой отвернулась от нее. Как ей нравится делать другим больно. Беликову выдала с ее стихами, а теперь за меня принялась. Могла бы помочь забыть о нем, не вспоминать. Так ведь нет, постоянно бередит душу.
После памятного посещения во время болезни Настя ни разу не встретилась с Вадимом. Она знала, что первокурсники учатся на самом верхнем этаже здания. Пока они спускались после звонка на первый этаж, лицеисты уже разбегались по домам. Только однажды Настя увидела издали, как Вадим с неизменной Анечкой шел через институтский двор. Анечка в чем-то его горячо убеждала, а он, не глядя на нее, молча кивал в ответ.
Почему я не могу его забыть, как он забыл меня? − терзалась Настя, понуро бредя по лужам. Неужели я его по-прежнему люблю? Да, люблю, все вернулось. Но, если можно полюбить, значит, и разлюбить можно? Ведь он тоже меня любил, точно любил, раз звонил, искал встречи, ждал. А потом у него все прошло. Когда же пройдет и у меня? Интересно, было ему так же больно, как мне сейчас, когда я сказала, что мы можем быть только друзьями?
Она вспомнила, как стояли они тогда у Невы, и как погрустнел его взгляд, устремленный в темную воду. Он согласился со мной, подумала она, принял мои слова всерьез и решил покончить с этим. Клин вышибают клином, − и этим клином стала для него Анечка.
А я? Зачем я ему такое ляпнула? Но что я могла тогда сказать? На меня так ужасно подействовали мамины слова про их «хозяйство». Я же действительно думала покончить с этим. Не знала, что будет так больно, − и чем дальше, тем больнее. А теперь все дурные мысли куда-то ушли, а любовь осталась. Как точно сказала Наташка: корка, а под ней незажившая рана.
А может, мне тоже клин вышибить клином? Вадим же смог. Может, и я смогу? Кого бы выбрать в качестве этого клина? Никиту? Вряд ли он так уж влюблен в эту Свету. Может, попробовать? Но получится ли у меня с ним?
Она представила себя в объятиях Наташкиного брата, − и все в ней восстало, протестуя. Нет, нет, ни за что! Я не смогу его полюбить, никогда-никогда! А кого смогу? Может, кого-то из нашего класса? О нет, там такие отсутствуют.
И ведь даже не у кого спросить, как разлюбить человека, который тебя не любит. Наверно, никто в мире не ответит на этот вопрос. Надо справиться самой. Справиться с собой. Говорят, время лучший лекарь. Надо побольше думать об учебе, читать, что-то делать. Отвлекаться. Как там у Маяковского, вот: «до ночи рубить дрова». Ну, не дрова, так что-нибудь другое. Только чтобы не оставалось времени на эти терзания.
Чем бы заняться сейчас? Завтра воскресенье, родители где-то ходят. Уроки? Что-то неохота. Займусь уборкой, решила она, вымою полы, вытру мебель, пропылесосю ковер. И в своей комнате, и у родителей. Буду убирать до изнеможения, а потом бухнусь в постель.
Когда вечером вернулись родители, она уже заканчивала мытье кухни. Пол блестел, зеркала сияли, а вычищенный «Ванишем» ковер поражал яркостью красок. Под восторженные родительские восклицания дочь, выкрутив тряпку, пошла в ванную отмываться. А проголодавшиеся папа с мамой устремились на кухню, откуда обалденно пахло жареными котлетами.
− Ма, ты же клялась, что после десяти ничего жевать не будешь, − крикнула из ванной дочь. − Забыла? А как же твоя талия?
− А она не жует, она целиком глотает, − отозвался папочка с набитым ртом. − Дочка, бросай свою математику, иди в повара! Ну почему у мамы котлеты никогда не бывают такими вкусными?
− Потому что я мясо два раза через мясорубку пропускаю. И луку надо побольше класть, не меньше двух головок, − а она не может, у нее ресницы текут. Вы смотрите, не слопайте все, оставьте на утро.
Утром позвонила Наташка:
− Насть, ты чего делаешь?
− Ем.
− А потом?
− Алгебру буду делать. Туржанская на неделю с полсотни примеров задала, − я только половину решила. Ты почему не являешься? Договорились же делать уроки вместе, а ты все отлыниваешь да отлыниваешь. Смотри, четверть заканчивается, − потом будешь пороть горячку.
− Да я с десяток уравнений сама решила. Которые полегче. Если честно, я ждала, когда ты все сделаешь, чтобы потом самые трудные у тебя передрать. Ладно, сейчас приду.
Они провозились пару часов с алгеброй, потом решали задачи по физике, потом занялись химией. В общем, убили на уроки полдня. Наконец, Наташка взмолилась: − Все! Стреляйте меня, больше не могу! Ничего не соображаю, − смотрю в книгу, вижу фигу! Настя, пойдем на воздух, подышим. Я тебе такое расскажу: ты упадешь!
− Там же дождь и, похоже, на весь день. Вон на небе ни просвета.
− Ну и что? Осень − он теперь каждый день будет лить. Так что теперь, сидеть в четырех стенах? Возьмем зонты.
Они неспешно брели по пустой аллее под шелестящим дождем. Наташка загадочно молчала. Наконец, Настя не вытерпела:
− Ну, давай, выкладывай. Что такого сногосшибательного ты хотела сообщить? Опять Никита что-нибудь отчубучил?
− Ты только не ругайся. В общем, я ему рассказала про ваш разговор с твоей матерью, − что у них бывает, когда целуются. Спросила, правда ли это. У меня просто язык чесался, я и не удержалась. Слушай, он так хохотал! − думала, штаны намочит. Просто катался по дивану. Ржал минут десять без остановки. И все спрашивал, неужели Галина Артуровна могла тебе такое сказать. А
