в нашу сторону. Меня затрясло.
— Диего… пожалуйста, сделай что-нибудь! Молю тебя, сделай что-нибудь, иначе это сделаю я!
Я уже шагнула в сторону юного убийцы, который в очередной раз натягивал тетиву, и уже открыла было рот, чтобы криком заставить людей опомниться, когда Диего все-таки совершил непредвиденное: дернул меня назад, развернул лицом к себе и впился в мои губы поцелуем.
Ладони протестующе уперлись ему в грудь, но Диего прижал меня к себе так крепко, что вырваться не было никакой возможности. В конце концов я оставила попытки сопротивления: поцелуй мужа сделал свое дело и остудил мой первый порыв. Стало ясно, что бой проигран. Расслабившись в сильных руках мужа, я сдалась на милость победителю. Диего уловил перемену во мне, чуть ослабил хватку и прошептал влажными губами в самое ухо:
— Мы не можем ничего сделать. Не навреди мне, Вельдана, умоляю. Будь стойкой. Ты обещала.
— Увези меня отсюда, — шепнула я в ответ, уткнувшись лбом ему в шею.
— Молодожены не в силах оторваться друг от друга, — послышался за моей спиной насмешливый голос дона Эстебана. — Как это мило, не правда ли, Бланка?
— Когда-то и ты был таким же романтиком, Тебо, — раздался неподалеку голос его супруги. — Ты уж, поди, и не помнишь.
Порывистый поступок Диего переключил на себя внимание публики, и юнец Стефан Ди Альба, всадивший в истекающего кровью раба почти весь колчан, наконец-то опустил лук, недовольно поглядывая в нашу сторону. Я бросила взгляд на мишень — похоже, стрела, угодившая несчастному прямо в глаз, прекратила его мучения.
— Пожалуй, мы сегодня засиделись в гостях, — без тени смущения улыбнулся Диего. — С большим удовольствием навестим вас в другой раз.
— Ох, как жаль, — запричитала донна Бланка. — Но мы ведь увидимся завтра на Арене, не так ли?
Полпути до дома Диего был непривычно молчалив и опечален. Не выдержав гнетущего молчания, я отважилась спросить:
— Я все испортила?
— Нет, Вельдана, — ответил он, устало потирая виски. — Думаю, нет. Эстебан прощупал тебя и, кажется, остался доволен. Да и ты… держалась молодцом. Во время стрельбы из лука… признаюсь, я боялся, что ты сорвешься.
Я закусила губу, понимая, на что он намекает.
— Эти люди… все они получают удовольствие, глядя на бессмысленную и жестокую смерть человека! Моему пониманию это недоступно.
— Недоступно? — Диего повернул ко мне лицо, пылающее гневом. — Если бы ты хоть раз побывала в Халиссинии… Если бы ты хоть раз видела их жестокость, то не стала бы так говорить! Эти рабы получают то, что заслужили.
Вспомнив о том, как чудовищно пострадал Диего на войне с халиссийцами, я промолчала и опустила взгляд.
— Одного не пойму, — уже спокойней произнес он. — Ты собираешься каждую неделю ездить на Арену. Тебе придется смотреть на смерти и увечья, которые ты ненавидишь. Неужели деньги, выигранные на ставках, для тебя так важны?
— Джай сказал, что чаще всего бои безопасны, — осторожно возразила я.
Хотя в душе я была полностью согласна с Диего: не будь у нас с Джаем общей высокой цели, я ни за какие коврижки не заставила бы себя смотреть на отвратительный мордобой с участием бесправных бойцов.
— Я хочу поговорить с твоим рабом сегодня, — отвернувшись к окну, бросил Диего. — Убедиться, что он готов и не подведет нас завтра.
— Он не подведет, — памятуя уверенность Джая в собственной победе, ответила я. — Но, разумеется, ты можешь поговорить с ним о чем угодно.
Помолчав, Диего добавил уже тише:
— Мне не нравится, что он в открытую живет в твоих покоях. Ты дала ему слишком много свободы, теперь он волен перемещаться по поместью, как ему вздумается, и станет привлекать к себе внимание. Когда ему нездоровилось, его присутствие в твоих комнатах еще можно было объяснить, но теперь…
От удивления я едва не открыла рот.
— Но… Диего… как же тогда…
Скрипнув зубами и заиграв желваками на скулах, он с видимым усилием процедил:
— Надо быть осторожнее. Как я понимаю, теперь одним бойцовым рабом дело не ограничится. И пока не будут достроены бараки, тебе придется держать этих диких зверей при себе.
Сглотнув, я потупила взгляд. Диего прав, но что же я могла сделать?
— Я попрошу мать об услуге. Пусть выделит тебе весь этаж до тупика. Рабынь посели напротив, в твои покои смогут входить только они. Твоего раба… мы назначим телохранителем, и ему будут отведены покои рядом с твоими.
— Но ведь так или иначе ему придется… а снаружи караулят стражники…
— Не перебивай. Я уже думал над этим. Завтра, пока нас не будет дома, парочка рабов, нанятых у Монтеро, проделает внутреннюю дверь, чтобы сообщать ваши комнаты. От лишних глаз дверь скроют ширмой или гобеленом — мама что-нибудь придумает. А остальных рабов можно размещать в других комнатах. Стражам придется остаться в коридоре: я не усну спокойно, если по этажу будут разгуливать бойцовые рабы.
— Как знаешь, — вздохнула я.
Может, это и к лучшему — если для чужих глаз мы с Джаем будем жить в разных комнатах, мне не придется прятать глаза перед служанками по утрам.
Карета замедлила ход перед воротами поместья.
— Приехали, — Диего на мгновение прикрыл глаза. — Как же я устал за сегодня.
С наступлением сумерек возвращаюсь в дом. Тело приятно ломит от усталости: потрудился неплохо. Но перед завтрашним боем надо как следует отдохнуть.
Госпожи еще нет, и рабы-стражи косятся на меня с некоторой растерянностью, но пропускают беспрепятственно. В комнате меня ждет чистая смена одежды и ужин с господского стола. Первым делом опустошаю поднос с едой. Лишь после этого иду в купальню, чтобы смыть с себя пот и грязь, налипшую за целый день на площадке.
В каменной ванне с приятно теплой водой тело расслабляется. Закрываю глаза, позволяя воде украсть добрую часть своего веса, и ловлю себя на том, что хотел бы продлить это мгновение как можно дольше. Как это желанно — делать, что хочешь, никому не принадлежать… Не чувствовать на коже постоянную боль от ожогов, порезов и рваных ран.
Любить женщину, которую выбрал сам.
При мысли о женщине перед глазами вспыхивает образ Вельданы Адальяро. По венам растекается жар, нечто вязкое, тягучее стекается к животу, скручивается узлом в области паха. Открываю глаза, чтобы прогнать морок. В каменной нише аккуратно расставлены ароматные масла, притирания и мыльная паста. Хозяйские вещи без позволения брать нельзя, но рука дерзко тянется к баночкам, ноздри жадно втягивают запах, принадлежащий ей.
Но запах ее кожи не повторит ни один рукотворный аромат. Усмехаюсь собственным мыслям, расставляю баночки в прежнем порядке и заканчиваю мытье: не
