Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
дотла, позволил бы моему отцу истекать кровью, позволил бы умереть даже самому себе, лишь бы его статуя была выточена из золота. Лишь бы он тоже смог остаться в том дворе тонкой косточкой пальца, прядью волос или побелевшим глазом.
Жигмонд кивает и больше не говорит ни слова. Йозефа убирает с лица матери упавшую прядь волос. А потом я чувствую, как в груди тяжелеет, и на глаза наворачиваются слёзы. Батъя делает резкий вздох, и я краснею от стыда за свою слабость – как легко Нандор довёл меня до слёз! Но Жигмонд встаёт со стула и обнимает меня, уткнувшись подбородком в мои волосы.
Я чуть не рассмеялась в недоумении и отчаянии. Всю жизнь я хотела лишь, чтобы мой отец обнимал меня, но теперь, когда он наконец это делает, мне кажется, он защищает меня от волков у порога. Я вытираю слёзы о ворот его рубахи и говорю:
– Вираг сказала бы вам, что я стала плохим предзнаменованием.
Жигмонд смеётся – я чувствую эхо его смеха щекой.
– Бог вернул мне мою дочь, а всё прочее, что пришло с ней, – пыль на ветру. Я рассказывал тебе басню о раввине и големе?
С другой стороны комнаты стонет Йозефа.
– Пожалуйста, мать рассказывала это уже тысячу раз. Неужели опять!
Батъя бросает на неё испепеляющий взгляд, заставляя замолчать, хотя я думаю, что столько раз чувствовала то же самое. Я узнала, что у Йехули есть столько же историй, сколько и у Вираг. Есть пепельные басни для похорон, винные басни – для свадеб, лунные басни – чтобы уложить детей спать. Нитяные басни – истории, которые матери рассказывают своим дочерям, когда учат их вышивать, но у меня нет мамы, поэтому я никогда не слышала ни одной такой истории.
– Это – соляная басня, – говорит Жигмонд, выпуская меня из рук. – Её рассказывают в Шаббос, когда макают хлеб в соль. Это история о равви, который жил в городе, очень похожем на Кирай Сек, но где к Йехули относились куда хуже. Они закрывали окна и запирали дверь, но патрифиды всё равно приходили по ночам, чтобы сжигать их дома и грабить. Так равви потерял свою жену, а его дочь забрали и вырастили как патрифидку в доме одного бездетного лорда. Он смотрел на её тёмную голову в толпе патрифидов с льняными волосами, смотрел, как она растёт и теряет свои молочные зубы, и даже не знает, что её настоящая семья живёт за воротами городского квартала Йехули.
Равви молился Богу, чтобы тот дал ответ, и поскольку он был хорошим и преданным человеком, любившим свой народ, Бог ему этот ответ нашептал. Он назвал равви своё истинное имя. Равви записал истинное имя Бога на клочке пергамента и спрятал в рукаве, чтобы не забыть. А потом он покинул город и спустился к руслу реки, где стал копаться в грязи. Голыми руками он полез в землю и вылепил из глины человека – лишь грубый набросок человека, с двумя отверстиями для глаз и одним отверстием для рта. В рот равви вложил свиток с именем Бога. И тогда глиняный человек сел.
Глиняный человек последовал за раввином обратно в город. Он был в два раза больше обычного мужчины и в четыре раза сильнее, а поскольку он был сделан из глины, его нельзя было ранить. Когда той же ночью пришли патрифиды с вилами и факелами, глиняный человек ждал их. Их вилы гнулись и ломались о его глиняное тело, и он гасил все их факелы своими огромными твёрдыми пальцами.
«Йехули были так благодарны за глиняного человека, и благодарны раввину, который его сделал. И говорят, что когда равви захотел, чтобы глиняный человек снова стал глиной, он засунул руку в рот этого создания и вынул имя Бога обратно».
Это похоже на историю Эсфирь: я знаю, что в ней есть урок, но не понимаю какой. Всё, о чём я могу думать, это о Нандоре, поднимающемся из-подо льда, словно какое-то бледное видение, и о всех тех патрифидах, упавших перед ним на колени. Я думаю, что он одновременно и уста для их молитв, и ответ на эти молитвы.
– Но теперь глиняного человека нет, – говорю я. – Никто не защитит вас от Нандора и остальных.
– Защитник не всегда выглядит как создание, вылепленное из грязи, – отвечает Жигмонд. Его тёмные глаза отражают пламя свечи, как чёрный пруд, отражающий луну в её зените. – Ты могла бы стать одной из нас, если захочешь.
Йозефа сокрушённо кивает:
– Я разве так и не сказала?
Я думаю о том, как писала собственное имя, практикуя каждую букву, пока движения не стали естественными, как дыхание. Резкие линии «И», округлые щиты «В», ещё одна жёсткая «И» и более жёсткие, быстрые штрихи для «К» и «Е». Я держала клочок пергамента с написанным на нём моим именем так близко и крепко, что чернила отпечатались у меня на ладони, но это наконец было что-то такое, что принадлежало только мне одной.
Нандор заберёт его у меня, а затем отсечёт мне голову от тела. Он даже не сохранит мои ногти и ту толику силы, которую мог бы из них вытянуть – нет, он уничтожит любую память обо мне и отправит всех Йехули на холод.
– Думаю, хочу, – говорю я, даже если это кажется последними словами, которые я скажу в этом мире.
Жигмонд улыбается мне так твёрдо, словно сжимает лезвие. А потом наклоняется и шепчет мне на ухо имя Бога.
Когда я ухожу с Улицы Йехули, во дворе замка звонят колокола.
Моё сердце звонит вместе с ними, эхом отдаваясь в грудной клетке и вверх по позвоночнику. Я не оставила короля слишком надолго, но задаюсь вопросом, не воспользовался ли Нандор моментом моего отсутствия. А если звон колоколов – погребальный? Что, если он всё-таки забрал жизнь своего законно рождённого брата? Слова его угрозы всё ещё крутятся у меня в голове.
Но толпа, собравшаяся во дворе, не проявляет признаков траура. Многие из них – те самые крестьяне, которые последовали за Нандором на Улицу Йехули. Интересно, узнают ли они меня в платье из бледно-зелёного шёлка, с лицом, розоватым от слёз. Однако никто из них, кажется, даже не замечает меня – люди толкаются, встают на цыпочки, вытягивая шеи, чтобы увидеть, что происходит в центре толпы. Серое небо тоже кажется беспокойным – по нему взад-вперёд катятся облака, словно пленник, расхаживающий по своей камере. Проталкиваюсь мимо торговца в красном доломане и
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
