Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
то, что я только что перечислил, можно назвать необходимостью; все, что свыше, в зависимости от ситуации следует называть удобством или роскошью. Далее, я считаю априори оправданным поступком лишить одного человека удобств, чтобы обеспечить необходимое другому. Это может быть политически нерационально или экономически невыгодно в конкретном сообществе в конкретный момент; однако в вопросе свободы возражений этому принципу быть не может, ибо лишить человека необходимого – более тяжкое преступление против свободы, чем помешать ему накапливать излишек.
Признав это, мы продвинемся очень далеко. Взять, к примеру, здоровье. Один из вопросов, поднимаемых на выборах в окружной совет, – то, какой объем общественных средств следует направить на финансирование общественного здравоохранения, охраны материнства и обеспечения ухода за младенцами. Статистика показывает, что от сумм, которые тратятся на эти цели, зависит спасение множества жизней. В каждом округе Лондона состоятельные жители, сплотившись, не допускают увеличения и, если возможно, обеспечивают сокращение расходов в этих сферах. Иными словами, они все готовы обречь на гибель тысячи людей, лишь бы самим продолжать наслаждаться хорошими обедами и ездить на автомобилях. Так как в их руках находится почти вся пресса, они не допускают, чтобы их жертвы прознали об этом. Методами, знакомыми любому психоаналитику, они и самих себя уберегают от этого знания. В их действиях нет ничего удивительного – так поступали все аристократы во все времена. Я хочу лишь сказать, что их невозможно оправдать с позиции свободы.
Я не предлагаю обсуждать право на секс и продолжение рода. Просто отмечу, что в стране, где численность одного пола значительно превышает численность другого, существующие институты как будто вовсе не рассчитаны на его защиту; и что у традиции христианского аскетизма есть прискорбное последствие: люди очень неохотно признают это право по сравнению с правом на пищу. Политики, у которых нет времени познакомиться с человеческой природой, на удивление слепы к желаниям, которые движут обычными мужчинами и женщинами. Будь у нас в стране политическая партия, лидеры которой хоть что-то знали бы о психологии, она имела бы бешеный успех.
Признавая абстрактное право сообщества вмешиваться в дела отдельных своих членов с целью обеспечения биологических нужд всех остальных, я, однако, не могу признать этого права в случаях, когда то, чем владеет один человек, добыто не в ущерб другому. Я имею в виду такие вещи, как мнения, знания и искусство. Тот факт, что большей части сообщества не нравится некое мнение, не дает ему права вмешиваться в дела тех, кто его придерживается. И если большая часть сообщества не желает знать некий факт, это не дает ей права сажать в тюрьму тех, кто желает его знать. Одна моя знакомая написала пространный отчет о семейной жизни в Техасе, который я считаю очень ценным с социологической точки зрения. Британская полиция считает, что никто не должен знать правды ни о чем; и потому пересылка этой книги по почте находится вне закона. Все мы знаем, что пациенты психоаналитиков часто излечиваются в самом процессе осознания фактов, о которых они подавили воспоминание. Общество в некоторых отношениях походит на этих пациентов, однако вместо того, чтобы позволить себе излечиться, оно заключает в тюрьму врачей, которые указывают на противные ему факты. Это крайне вредная форма ограничения свободы. Тот же аргумент применим и к вмешательству в личные нравственные ценности: если мужчина хочет иметь двух жен или женщина – двух мужей, это его и их дело, и другие люди не должны чувствовать, будто от них непременно требуется реакция.
До сих пор я рассматривал чисто абстрактные аргументы, касающиеся ограничений оправданного вмешательства в свободу, а теперь перехожу к соображениям больше психологического толка.
Препятствия на пути к свободе, как мы увидели, бывают двух типов: социальные и физические. В случае если социальное и физическое препятствия непосредственно влекут за собой одинаковое ограничение свободы, социальное препятствие наносит больший вред, поскольку вызывает негодование. Если мальчик захочет влезть на дерево, а вы ему запретите, он рассердится; если же он поймет, что не может на него взобраться, то просто смирится с физической невозможностью. Чтобы избежать негодования, часто возникает искушение разрешить нечто по сути своей вредное, например, посещение церкви во время эпидемии. Чтобы предупредить людское негодование, правительства приписывают беды естественным причинам; чтобы его подстегнуть, оппозиция приписывает их человеческому влиянию. Когда цена на хлеб растет, правительство заявляет, что всему виной бедный урожай, а оппозиция – что спекулянты. Под влиянием индустриализма люди начинают все больше и больше верить в человеческое всемогущество; им кажется, нет предела тому, на что способен человек в борьбе со стихийными бедствиями. Социализм является одной из форм этой веры: нищету мы считаем уже не божьим испытанием, а результатом человеческой глупости и жестокости. Это естественным образом изменило отношение пролетариата к своим «господам». Иногда вера в человеческое всемогущество заходит слишком далеко. Насколько я понимаю, по мнению многих социалистов, включая покойного министра здравоохранения, при социализме пищи хватило бы на всех, даже вырасти численность населения настолько, что на поверхности земли не осталось бы места присесть. Боюсь, это преувеличение. Как бы то ни было, современная вера во всемогущество человека привела к тому, что народ теперь возмущается куда сильнее, когда что-то идет не так, потому что бедствия больше не приписываются Богу или природе даже тогда, когда это было бы справедливо. Поэтому в наши дни сообществами управлять сложнее, чем было в прошлом, и поэтому правящие классы, как правило, крайне религиозны – им хочется видеть в бедах своих жертв результат божественной воли. И поэтому ограничение минимума свободы оправдать сложнее, чем в прежние времена, – ведь его уже нельзя замаскировать под незыблемый закон, хотя в «Таймс» каждый день печатаются письма церковников, которые пытаются возродить эту древнюю уловку.
В дополнение к тому факту, что ограничения социальной свободы вызывают негодование, есть еще две причины их избегать. Во-первых, люди не желают добра другим, а во-вторых, не знают, в чем оно заключается. Быть может, в сущности это одно и то же, ведь когда мы искренне желаем человеку добра, нам обычно удается выяснить, каковы его нужды. Так или иначе, на практике последствия одинаковы независимо от того, причиняют ли люди вред по злому умыслу или по невежеству. Поэтому их можно объединить и сказать, что едва ли есть человек или класс людей, которому можно доверить охрану интересов другого человека или класса. На этом принципе, разумеется, основаны все доводы в пользу демократии. Однако демократия в современном государстве вынуждена функционировать через чиновничий аппарат и в результате обычного человека касается лишь опосредованно
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
