мертвые…
В голове у Инноске мгновенно вспыхнула пирамида иерархии в семье — Кума-сан, оябун, Хиро-сан, сайко-комон, потом трое сайро-кан, старшие советники, и… вакагасира, такие как он, лейтенанты семьи. И по-хорошему надо было сейчас показать свою преданность, верность и умение действовать в критической ситуации кому-то из сайро-кан, тому же Акару-сан… но только вот двое из сайро-кан лежали в коридоре с простреленными головами, а сам Акару-сан — лежал внутри павильона по правую руку от Хиро-сана с выпущенными кишками. Провернулись шестеренки в голове. Значит надо искать кого-то из вакагасира, кто станет стихийным лидером, кто успокоит толпу, потому что ни Кумы, ни Хиро уже нет, а бессмысленная бойня подрывает силы и ресурсы семьи. Найти такого человека и встать по правую руку от него — вот так думал Инноске, пока бежал назад, к внутреннему двору, скликая всех, кто остался — неважно, сторонники Кумы или сторонники Хиро — всех. И те и другие пока доверяли ему, пока еще слушались его команд. Надолго ли?
Ему удалось убедить их всех сесть в автомобили и поехать черте куда, просто потому что на телефон Хиро — позвонили и сказали, где находится человек Кумы, который устроил бойню в внутреннем дворе. Любой имбецил мог бы сложить два и два и понять, что девка с мечом, выпотрошившая братьев на воротах — тоже его боец. Не бывает таких вот совпадений, она должна была отвлечь их внимание… Инноске сразу же понял замысел операции и только глаза закатил. Кума-сан все же был великолепный стратег, он собирался вырезать людей Хиро чужими руками, отвлекая всех этим спектаклем у ворот и своим шиноби, лица которого никто не должен был бы видеть… но конечно, план Кумы-сана, столкнулся с планом Хиро-сана… и все пошло в задницу.
Сперва Кума недооценил союзников Хиро и когда он приказал самому Хиро и Акару — вспороть себе брюхо и выпустить кишки — он не учел, что у Хиро были союзники и кроме Акару и … пал от пули в голову. Видимо вот тут шиноби Кумы, паренек, которого между собой называли «внебрачным сыном Кумы» — ворвался в помещение, поразился своей некомпетентности и убил всех остальных. После чего — попытался исполнить контракт до конца, для шиноби это вопрос чести… и принялся вырезать всех людей Хиро во внутреннем дворике.
И сейчас, подъезжая к заброшенному заводу Инноске чувствовал в груди неясную пустоту. Потому что он не знал что делать. Вакагасира… из вакагасира он остался один. Не считать же Исао-куна, который второй месяц в больничке лежит. Все остальные — так и остались лежать во внутреннем дворике и если он прямо сейчас не придумает что-нибудь, какую-нибудь идею, не поведет людей за собой — семьи Кумы больше не будет. Чертов шиноби слишком хорошо сделал свою работу, убрав лучших. Цвет семьи, вакагасира, сайро-кан — были вырезаны. Остался только он, Инноске.
Да, обычно в книгах и кино такие вот как он — только и мечтают оказаться на вершине власти, саботируя своих начальников… у людей не хватает мозгов представить, что таким как он — очень комфортно быть вторым номером. Ему не нужна эта ответственность… а ведь они сейчас в самом разгаре спора с Континентом, если война завтра? Он не знает поставщиков, не имеет связей в муниципалитете, их всех посадят, как только он возглавит собой семью. Нет, должен быть другой выход.
— Тормози! — кричит он, и водитель послушно давит на педаль, скрипят тормозные колодки, дымится резина, он, не дожидаясь, пока машина остановится — выскакивает из нее, выхватывая из кармана пистолет. Да, оружие. Он раздал всем оружие, потому что не знал, что делать. Потому что с оружием его люди представляли собой угрозу, а уж избавится от стволов они всегда успеют. Вдруг да пригодится.
— ДУН-ДУН-ДУН-ДУН-ДУН! — грохочут выстрелы где-то совсем рядом и Инноске видит позицию пулеметчика — прямо перед ним, метрах в пятнадцати, на водонапорной башне. Пулеметчик гасит длинными очередями куда-то в порт и в голове у Инноске проносится мысль что все как в кино, как в фильмах про войну, что только он тут стоит в своем черном костюме и с револьвером в руке. Ощущение нереальности вдруг охватило его полностью, и он едва удержался на ногах — так закружилась голова.
— ДУН-ДУН-ДУН-ДУН-ДУН! — продолжил работу пулеметчик и сзади за Инноске встали остатки семьи, два десятка парней с оружием. У кого револьверы, у кого — китайские «Калашниковы», кто с обрезом, сделанным из охотничьего ружья, так обожаемые ганстерами «лупары». Незаменимая вещь в ближнем бою накоротке, в зданиях и коридорах, в городских условиях.
— Нам снять пулеметчика? — спрашивает у Инноске кто-то сзади. Инноске открывает рот, чтобы сказать, что пулеметчика снять — это еще суметь надо, вряд ли он там без второго номера, без защиты с тыла, и вообще, прежде чем лезть куда-то, где стреляют из пулемета — надо бы узнать, что там происходит… а они все тут вообще пушечное мясо, только в уличные драки и умеют. Но тут у подножия водонапорной башни появляется фигурка в белом кимоно, в белом кимоно с огромными красными гиацинтами на нем, и он закрывает рот, так и не сказав ни слова.
— А я смотрю вам все мало. Что же… сегодня больше веселья… — говорит фигурка и поднимает руки над головой. В неверном свете отблесков пулеметного огня Инноске замечает взблеск длинного клинка, словно бы продолжающего ее руки.
— Если среди вас есть мужчина — вызываю его на бой — говорит фигурка в белом кимоно и Инноске понимает, что красные пятна на белом кимоно — это не гиацинты.
— Это же та девка у ворот! — выкрикивает один из его людей сзади и раздается щелчок взводимого курка. Он — не глядя, опускает руку на револьвер говорившего и принуждает того опустить руку. Вот оно — решение. Она — человек шиноби, который служил Куме. Кума с его и ее помощью очистил семью от скверны. Кума — знал, что может произойти… может быть и не зря этого паренька между собой называли «байстрюком Кумы», дескать нажил он его, когда с куноичи Ига крутил, а потом те уже его воспитали в горах, как и положено шиноби, как и положено наследнику. Наследнику. В голове у Инноске наконец прояснилось.
— Всем стоять — приказал он и засунул ненужный револьвер в карман. Сделал шаг вперед, в девушке в белом, которая стояла как статуя, подняв над собой свой клинок. Сделал шаг и опустился на колено.
— Мы — то,
