они вместе ходили по улицам и переулкам, собирая средства или участвуя в политических демонстрациях. Фаина оставалась по-прежнему энергичной и активной и, как и раньше, была надежным помощником своего мужа. Молодой Цзян Цзинго любил приглашать друзей домой; во время этих встреч хозяин обычно сидел в центре гостиной, окруженный десятками пар пытливых глаз и терпеливо отвечал на все задаваемые ему вопросы. Обычно наибольший интерес вызывали перипетии их жизни в СССР, хозяйка же с присущим ей гостеприимством старалась сделать все возможное, чтобы гости чувствовали себя, как дома.
В то время Цзян Цзинго был преисполнен энергии и надеялся, что Фаина тоже сможет подключиться к его деятельности, и потому позволял ей участвовать во многих мероприятиях, особенно связанных с работой среди женщин. Цзян Цзинго учредил на юге Цзянси дом образования для детей-сирот и директором его назначил Фаину. Отныне она — не только невестка в семье Цзян, но и важный соратник Цзян Цзинго в его политических делах.
Хотя годы жизни на юге Цзянси стали для Фаины самым запоминающимся и насыщенным событиями периодом, они же оказались для нее роковыми — именно здесь Цзян Цзинго изменит ей и нанесет ее открытой душе незаживающую рану.
В Ганьнане в жизнь Цзян Цзинго вошла «другая женщина», Чжан Яжо. Она была в числе сотрудников и подчиненных Цзян Цзинго, которые бывали в его доме. Чжан Яжо, скорее всего, тоже там бывала, и Фаина, учитывая степень вовлеченности в дела мужа в то время, наверняка была с нею знакома. Что же касается того, знала ли Фаина об отношениях Цзян Цзинго и Чжан Яжо, то, как отмечал Цзян Сяоюн, отец до конца дней своих не признавал этого факта и даже дважды опровергал его. Фаина никогда этот вопрос не затрагивала, да и детям затрагивать этот щекотливый вопрос было неловко.
От связи Цзян Цзинго и Чжан Яжо остались не только романтические воспоминания, но и пара близнецов-сыновей — Чжан Сяоцы и Чжан Сяоянь, то есть Винсент Чжан и Джон Чжан (в конце 1990‑х гг. министр иностранных дел на Тайване, а затем генеральный секретарь ЦК ГМД).
Цзян Сяоюн отмечал, что ему понятен «отказ отца от признания двойни Чжан, так как таковое, с одной стороны, подняло бы вопрос об их статусе, а с другой стороны, и что гораздо важнее, нанесло бы удар Фаине; именно поэтому Цзян Цзинго решил скрывать от нее правду на протяжении всей оставшейся жизни. Фаина же, в соответствии с традиционным поведением китайских женщин, прощала и молчаливо принимала духовный мир мужа таким, каким он был.
Это история имела место в начале 1940‑х гг. Чжан Яжо умерла при родах своих близнецов 2 мая 1941 года.
В 1944 году Цзян Цзинго покинул юг Цзянси и отправился в Чунцин, а затем в Шанхай. В этот период ему пришлось претерпеть немало неудач в работе, а Фаина по-прежнему оставалась для него самым важным, а подчас и единственным соратником и близким по духу человеком. В 1945 году в Чунцине родился их второй сын — Цзян Сяоу, а затем, в 1948 году, в Шанхае появился на свет Цзян Сяоюн.
В 1949 году на материке произошли коренные перемены, и Фаина с семьей переехала на остров Тайвань. В самом начале Цзян Цзинго работал в Молодежном союзе спасения родины и в Комитете по социальной поддержке демобилизованных военнослужащих; объем работы был не очень большим, и у него оставалось достаточно времени, чтобы быть рядом с Фаиной; поэтому помимо развлечений с детьми супруги время от времени отправлялись погулять по улицам вдвоем. Отныне все внимание Фаины было сосредоточено на муже и детях. Быт их семьи отличался простотой; Фаина вела все домашние дела сама — без чьей-либо помощи, соседи нередко видели ее стирающей тяжелые шторы — точь-в-точь как несколько лет назад в Сикоу. На заднем дворе она разводила кур, а яйца оставляла исключительно мужу и детям в качестве добавки к повседневному рациону.
По мере успешного продвижения Цзян Цзинго по политической лестнице все более сокращалась область участия Фаины в делах мужа. С одной стороны, это объяснялось тем, что на Цзян Цзинго ложились все более важные государственные обязанности, и он уже не мог, как прежде, запросто принимать гостей у себя дома вместе с супругой, а с другой стороны, что, наверное, было важнее всего, сам Цзян Цзинго, заняв ведущие посты в государстве, больше не привлекал жену к участию в своих делах. Постепенно Фаина начала из жизнерадостной и активной женщины превращаться в обыкновенную домашнюю хозяйку. Она перестала спрашивать о служебных делах мужа, хотя и была постоянно рядом с ним и в курсе его государственных забот. Цзян Сяоюн говорил, что после того как его мать отошла от общественных дел мужа, произошел коренной перелом в ее характере. Она реже стала появляться на людях, без прежней охоты разговаривала с малознакомыми людьми; все чаще можно было видеть ее уединившейся, тихой и задумчивой. Цзян Сяоюн вспоминал, что в молодости его мать была очень подвижной и любила спорт — часто играла в кегли, гольф; позже, в результате заболевания астмой, она уже не могла продолжать занятия спортом и нашла себе другое любимое развлечение — игру в мацзян, которую она, однако, тоже была вынуждена вскоре оставить. В то время Цзян Цзинго, занимавший пост председателя Исполнительного Юаня (то есть премьера, главы правительства), возглавил кампанию за нравственность, трудолюбие и бережливость и посоветовал жене не играть в эту азартную игру. Какая бы просьба ни прозвучала из уст Цзян Цзинго, она немедленно становилась для Фаины законом, которому она беспрекословно следовала, — хотя с тех пор прошло более двадцати лет, и самого Цзян Цзинго уже не стало, но она так никогда больше и не играла в мацзян.
Живя в Китае, Фаина стремилась воспринимать все китайское. Благодаря этому она снискала восхищение своего свекра Цзян Чжунчжэна. В день ее 50-летия Цзян Чжунчжэн преподнес Фаине собственноручно написанную им каллиграфическую надпись — поздравление с юбилеем мудрой супруги его сына.
С самого начала своей политической карьеры Цзян Цзинго сохранял должную дистанцию от предпринимательских кругов, стремясь избежать попадания в зависимость, да и сама значимость личного благосостояния была для него весьма невелика.
Юй Гохуа, который на протяжении долгих лет был близок к Цзян Цзинго, вспоминал, что за всю свою жизнь Цзян Цзинго не нажил какой-либо личной собственности — дом, в котором он жил, принадлежал казне, и даже средства, выдаваемые ему на личные расходы, он отдавал обслуживающему персоналу в качестве премии
