—А я здесь хочу. На подоконнике. С того момента как тебя здесь с кистями увидел. Ты улыбалась ему, разрешала прикасаться к себе, а то что я наблюдаю за вами даже не заметила,— с жаром отвечает он.
Я сглатываю. Это… неожиданно.
—Ревность — не лучшее чувство для мужчины твоей профессии,— иронично заявляю я, отсчитывая удары сердца.
Давид хмыкает.
—Ревность вообще не то чувство, к которому я привык.— А потом резко разворачивает меня, приподнимает над полом и опускает задницей на подоконник.
Я вскрикиваю от неожиданности. Давид же вклинивается между моих ног, на себя дергает, чтобы через одежду могла почувствовать что не соврал насчет «хочу».
—У меня есть предложение,— говорю я уверенно, он же смотрит на меня потемневшим взглядом, а я вся растворяюсь в нем. В который раз поражаюсь тому, как легко ему сломить мою защиту.
—Внимательно тебя слушаю,— а сам по бедрам ладонями водит, об меня пахом трется, вызывая жар внизу живота.
—Я знаю как правильно применить твою несдержанность.
—М?— тянется к моей шее. Языком ведет, оставляя мокрый след.
—Нарисовать. Будешь моим натурщиком, выставлю в галерее картину, получу славу благодаря твоему возбуждению,— в моем голосе проскальзывает дрожь.
—Хитрая,— он берет в захват мою нижнюю губу, играет с ней, посасывает, кусает, пока его руки бесстыже мнут набухшую грудь.— Я против того, чтобы мой член стал общим достоянием. Он только для тебя создан.
—Ой ли,— последнее что произношу, прежде чем меня захватывает в водоворот чувств.
Но Давид не идет до конца. Он помнит мое состояние, видит что полностью забыться не могу. Поэтому немного отвлекает ласками, а потом все же отстраняется, тяжело дыша.
Поправляет ширинку, отходит на несколько шагов назад. Я все так же сижу на подоконнике с раздвинутыми ногами. Смотрим друг на друга, взглядом пожираем.
—Пойдем, а то и в самом деле возьму тебя на этом подоконнике. А с улицы все видно.
Я краснею. Оборачиваюсь, замечая что нас хорошо видно по ту сторону стекла. Достаточно голову вверх поднять.
Спрыгиваю на пол, беру картину, Давид же сумки мои забирает. Он запирает дверь, отдает ключ администратору и вместо меня рассчитывается за аренду студии.
—Давай в багажник поставлю,— забирает у меня картину, но я не отдаю.
—На заднем сидении с ней поеду,— смотрю на него с подозрением. С Давида станется испортить ее и сделать вид, что это случайно.
Леонов хмуро смотрит на меня, недовольно губы поджимает.
—Когда ты с ним встречаешься?— не нужно уточнять кого именно он имеет ввиду.
—Еще не договорились,— пожимаю плечами, стараясь казаться легкомысленной. Сама же до сих пор не решилась написать Дамиру. Стыдно перед ним. Неправильно все как-то получилось.
—Договорись,— с нажимом произносит Давид, больше на приказ похоже, открывает передо мной дверцу автомобиля, помогает устроиться с картиной на руках. Молча едем к нему домой, молча поднимаемся по ступенькам, молча расходимся по квартире.
Я достаю телефон, старый Давид выбросил, в новом номера Железнова нет. Хорошая причина не звонить ему, но решаю быть смелой. Он ведь заплатил за работу, а я не выполнила. Поэтому иду к Давиду, предвкушая как моя просьба вызовет в нем раздражение и гнев.
—Можешь дать номер телефона Дамира, пожалуйста? У меня не сохранился,— заглядываю к нему на кухню.
—Я тебе сброшу в сообщениях.
Киваю и снова в спальне закрываюсь. А потом долго-долго пытаюсь придумать что написать Дамиру.
«Привет. Прости, что пропала. Ты, наверное, знаешь что в нашей семье происходило. Но я вернулась и готова отдать тебе портрет. Если все в силе, конечно. Ведь я все сроки нарушила»
Блокирую телефон и прижимаю его к груди. Ответ неожиданно быстро приходит. Посмотреть страшно.
«Привет, Лера. Я очень рад что с тобой все в порядке. Все это время места не мог себе найти. И конечно же все в силе, выбирай любой день».
«Завтра. К пяти сможешь?»
«Без проблем».
—Договорились?— Дверь резко распахивается, на пороге Давид появляется. Смотрит на меня напряженно, недовольно, словно я что-то плохое сделала.
—Да. На завтра.
—Хорошо. Мне нужно отъехать. Я сейчас занимаюсь некоторыми делами вашей семьи, никуда не уходи. Охрана под окнами стоит, замки в квартире надежные, никто не залезет. Эту ночь здесь еще останешься, завтра уже точно отвезу тебя на другую квартиру.
Я киваю. А Давид разворачивается и уходит. Оставляя меня наедине со своими мыслями, сомнениями, желаниями.
Эту ночь мы снова проводим в одной постели. Просто спим в объятиях друг друга. Я не проявляю инициативу, несмотря на то что чувствую возбуждение и еще вставший член Давида, а он не настаивает. Он весь вечер задумчивым ходил по квартире, а я в своих мыслях погрязла.
На следующий день я просыпаюсь одна, до обеда в квартире нахожусь, потом за мной заезжает Давид и отвозит к Максиму. У нас сегодня первый сеанс и мне по-прежнему страшно. В основном, что ожидания не оправдаются, что зря надежду в себе возродила.
Мы долго обговариваем процедуру, где чернила наносить будем, где камуфляж. Потом я ложусь на кушетку и несколько часов подряд вздрагиваю от боли. Давид в углу сидит, от меня взгляд не отводит, напряженный весь, словно готов сорваться и меня отсюда вынести на руках. Смотрит так, словно всю боль в себя впитать хочет, а я стараюсь отвлечься на разговоры с Максом.
После первого сеанса результат конечно же не заметен. Кожа воспалена. Хорошо что предусмотрительно взяла с собой штаны широкого покроя.
—Все хорошо?— спрашивает Давид, как только мы наедине оказываемся.
—Да, хорошо,— киваю, расслабленно откидываясь на сидении.
—Поедим где-нибудь и к твоему заказчику поедем?— Давид намеренно избегает имени Давида. У меня такое ощущение, словно он боится что я не вернусь со встречи, решу остаться с Железновым.
Я киваю, не открывая глаз. Делаю несколько глубоких вдохов. Кожу жжет, анестезия перестает действовать.Пытаюсь не показывать свою слабость перед Леоновым, но он подмечает все.
—Больно?— касается пальцами моего лица. Нежно-нежно. И почти невесомо.
—Немного,— сглатываю, рвано вдыхаю воздух.
—Иди сюда,— он тенет меня к себе, прижимает к крепкой груди. В первое мгновение я каменею, но потом расслабляюсь, обвиваю руками его торс.
Просто сидим и обнимаемся. Просто слушаем биение сердце друг друга. Он такой теплый, вкусный, родной. Надышаться им не могу.
—Почему только с тобой так?— едва слышно спрашиваю я.
—Как?
—Спокойно что ли? Не знаю. Я тебя так ненавидеть хочу, Давид, но не получается. Ты моя слабость, а я хочу быть сильной.
