— В приз?
— Каждый подонок, который вообразит, что сможет уложить тебя к себе в постель и выманить у тебя деньги, попытается это сделать.
— Я не настолько наивна, Расчет.
— Пока меня не будет, советую руководствоваться твоим хваленым здравым смыслом. Если я вернусь и узнаю, что ты выкинула какую-нибудь глупость, то я…
— То ты что? — вызывающе бросила она — Я скормлю того, кто тебя соблазнит, речным тварям. А когда покончу с ним, то сдеру с тебя твою мягкую шкурку.
Испуганная, Зельда возмущенно смотрела на него, пытаясь заставить отвести взгляд, но безуспешно.
— Ты на меня никаких прав не имеешь!
— Ты в этом уверена? Официально ты по-прежнему член экипажа моего корабля. А я — все еще капитан и командир. — Шагнув ближе, он схватил ее за плечи и притянул к себе. — До свидания, Зельда. Веди себя хорошо, пока меня не будет, иначе пожалеешь. Обещаю, что тогда я устрою тебе хорошую выволочку.
Он прижался к ее губам, стремительно и крепко, а потом повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь.
— Расчет!
Он остановился и оглянулся. Лицо его было неприветливым.
— Что?
— Не вздумай отдать датчики даром! Добейся, чтобы тебе за них заплатили, слышишь?
— Прекрасно слышу. Как и все, кто случайно оказался поблизости. И он исчез в темноте.
На следующее утро, проснувшись, Зельда обнаружила, что на ее ноге пристроился Фред. Открыв глаза, она осторожно пошевелила ступней:
— Просыпайся, Фред! Нельзя целыми днями спать.
Скалоковрик устроился поудобнее. Он по-своему обрадовался возвращению Зельды и Расчета, хотя Дезма уверяла их, что он прекрасно себя чувствовал, пока оставался у нее. Настолько прекрасно, что успел сжевать у Дезмы пару ценных экспонатов, прежде чем кто-то обнаружил, что он пробрался в садок. Огромные мотыльки-порхуны ничего не могли поделать. Фреда обнаружили с кокетливо свесившимся из уголка пасти крылышком.
Зельда выбралась из-под скалоковрика и направилась в просторную и удобную ванную. Какое наслаждение: можно сколько угодно стоять под освежающим душем и не думать о том, что ее ждет лекция Расчета об экономии воды.
Зельду одолевали невеселые мысли. Стоя под душем, она заново переживала последний спор со своим командиром. Ее недоверие было ему неприятно.
— Ну а чего он хотел? — спросила она у Дезмы во время завтрака. — Иногда он меня просто из себя выводит! Ничего не желал слушать, когда требовал, чтобы я вернулась на Клеменцию.
— И ты решила ему отплатить? Дезма налила себе кофеида и с наслаждением отпила глоток.
Зельда смутилась:
— Не понимаю, что на меня нашло. Я не собиралась упорствовать, чтобы он составил контракт на мою долю. Расчет не стал бы меня обманывать. Но когда он явился в ресторан, такой самодовольный, я просто не выдержала.
— Нет ничего плохого в том, что ты обезопасила свою долю в сделке.
— Если не считать того, что при этом я оскорбила Расчета. По-моему, ему кажется, что он обязан меня оберегать. У него очень развито чувство ответственности, Дезма. Расчет считает, что обязан предоставить мне возможность принять решение относительно будущего. Он чувствует себя виноватым из-за того, что произошло со мной здесь, на Ренессансе.
— Но ведь это ты сама решила лететь на Ренессанс. Или я ошибаюсь? — пытливо посмотрела на нее Дезма.
— О, в этом нет никакого сомнения. Но это не мешает Расчету брать на себя ответственность.
— Может, это из-за того, что ты напоминаешь ему Джеда. Он всегда чувствовал себя виновным в том, что случилось с братом.
— Ну так я же не Джед! И больше того: я поняла, что никогда не стану голубкой. Честно говоря, — медленно добавила Зельда, — я бы не захотела ею стать, даже если бы нашелся волшебник, способный одним взмахом волшебной палочки превратить мое сознание в гармоничный ум голубки.
— Из-за Расчета?
— Не только. Расчет — главная причина, но есть и другие. — Зельда помолчала, вспоминая картины, виденные в прибежище. — Подожди, пока увидишь записи истории призраков, Дезма. Она такая печальная! Судя по тому, что мы смогли понять, когда-то это был сильный и энергичный народ, которому удалось
Приручить Ренессанс. Потом они заселили Возлюбленную и ЧТД. Но дальше не пошли. Что-то случилось. Трудно судить только по зрительным впечатлениям, но похоже на то, что они перестали идти вперед, а начали заглядывать в себя. Какое-то время, ближе к концу их истории, все казалось просто идеальным. Архитектура прекрасна, все лица безмятежны, образ жизни кажется спокойным и гармоничным. Но это длилось недолго. На последних картинах нет детей, а самих призраков становится все меньше и меньше, они словно растворяются, а на них наступают джунгли. Потом я поняла, что меня возмутило, как они легко сдались и вымерли. Я хотела, чтобы они продолжали жить, сопротивляться, двигаться вперед. А они вместо этого стали настолько безмятежными и пассивными, что потеряли волю к жизни — как народ. И это заставило меня подумать, что случилось бы, если бы все люди вдруг стали голубями.
— Ты считаешь, что человечество не выжило бы?
— Я уверена, что с ним произошло бы то же самое, что с призраками, — уверенно заявила Зельда. — Видишь ли, голуби не приспособлены к тому, чтобы выживать в неблагоприятных обстоятельствах. Знаешь, мою мать пришлось полностью погрузить в сон за много часов до моего рождения. Травма деторождения сама по себе может убить голубку, даже при отсутствии каких бы то ни было осложнений. Это одна из причин, почему паре голубей так трудно бывает решиться завести ребенка. Дезма, я не хочу стать настолько беспомощной! За последние несколько дней я узнала о себе
Очень многое. Если у меня есть шанс, я буду бороться, я не сдамся. Думаю, существуют обстоятельства, в которых я могла бы убить человека. И я уже убедилась в том, что могу убивать других существ.
— Это тебя не пугает?
— Пугает. Но я с этим примирилась. Я не хочу бежать на Клеменцию. Голуби — это роскошь, которую позволило себе человечество Они имеют ценность и в некотором смысле они — наша совесть. Но я предпочитаю быть борцом, а не роскошью. — Зельда снова улыбнулась. — И я предпочитаю ссориться с Расчетом, а не сидеть на Клеменции, издали благоговейно глядя на Мерсера.
— Кто такой Мерсер? Зельда ухмыльнулась:
— Один голубь, которому природа подарила потрясающе большие и дивные темные глаза. Я чуть ли не вечность уверяла себя, что восхищаюсь его умом. Я лгала себе.
Дезма расхохоталась:
— А Расчет о нем знает?
— Угу. Это его чертовски раздражает. Но, кажется, он еще и ревнует. Расчет боится, как бы я не начала мечтать об идеальных платонических отношениях где-нибудь на полпути от Ренессанса до ЧТД.
— Не могу себе представить, чтобы Расчету удалось установить между вами платонические отношения, — с сомнением заметила Дезма.
