— Похоже, вы реализовавшаяся мечта драматурга, мистер Флек.
Флек снова уставился на меня:
— Дэвид стоит каждого цента.
Я не отвел взгляда:
— Спасибо, Филипп.
Через тридцать секунд интервью закончилось. Флек мгновенно ушел. Я пожал руку Мэтта Лаудера. Меня вновь провели в гримерку. Там я оставил свой мобильный. Я едва протянул руку, чтобы забрать его, как он зазвонил.
— Ты психованный, опасный сукин сын, — сказала Элисон явно нетрезвым голосом. — Мне никогда не приходилось видеть такой виртуозной авантюры.
— Рад, что ты одобряешь.
— Одобряю? Ты только что заработал мне полтора миллиона баксов. Разумеется, я одобряю, мать твою. Прими поздравления.
— И тебя поздравляю. Ты действительно стоишь этих пятнадцати процентов.
Элисон рассмеялась хриплым, прокуренным смехом:
— Давай двигай свою задницу сюда. Потому что телефон сейчас начнет разрываться, спрос на тебя резко повысится.
— Меня это устраивает. Но я не располагаю собой ближайшие две недели.
— Это почему?
— Я должен отработать свое увольнение из магазина.
— Дэвид, кончай пороть чушь.
— Слушай, я этому человеку пообещал…
Внезапно открылась дверь, и вошел Филипп.
— Прости, я должен идти, Элисон, — сказал я. — Позвоню позже. — И положил трубку.
Флек сел в кресло рядом с моим. К нему подошла гримерша с банкой крема в руке, но Флек остановил ее:
— Вы не могли бы нас ненадолго оставить?
Она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Теперь мы остались одни. Некоторое время Флек молчал. Затем произнес:
— Ты же знаешь, я никогда не поставлю фильмов по этим твоим сценариям, Армитаж. Никогда.
— Это твое право.
— Я даже прикрою «Трех ворчунов».
— И это твое право… хотя мистер Фонда, мистер Хоппер и мистер Николсон могут всерьез обидеться.
— Если они получат свои деньги, им плевать. Это ведь кинобизнес, как ни крути. Никто ни о чем не волнуется, если условия контракта соблюдены, а чек попадает в банк. Так что не бойся, свои двенадцать миллионов ты тоже получишь, для меня это карманные деньги. А потом я действительно волен поступить, как захочу.
— Мне плевать, заплатишь ты или нет.
— Нет, Армитаж, совсем не плевать. Потому что благодаря этим миллионам ты снова станешь любимцем Голливуда. Так что тебе есть за что меня благодарить. Кстати, ты тоже поднял мой рейтинг в глазах публики. Благодаря тебе я стал великим гуманистом… не говоря уже о том, что теперь я — лучший друг писателей. Иными словами, мы с тобой оба выиграли.
— Скажи, ты и в самом деле стремишься все держать под контролем?
— Я не очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду…
— Прекрасно понимаешь. Потому что это твоя идея — разрушить все в моей жизни, уничтожить…
Он перебил меня:
— Я — что?
— Ты решил срежиссировать мое падение…
— Да ну? — спросил он. Казалось, что мои слова позабавили. — Ты так думаешь?
— Я это знаю.
— Что же, лестно. Но позволь спросить тебя вот о чем, Армитаж. Разве я велел тебе бросить жену и ребенка? Разве я силой привез тебя на мой остров? Или я приставил к твоей голове пистолет, чтобы заставить тебя продать сценарий… хотя тебе сразу не понравились мои идеи насчет него? И когда этот придурок Макколл ткнул тебя носом в несколько строчек, нечаянно позаимствованных из старых пьес, разве это я посоветовал тебе напасть на него?
— Дело не в этом. Ты запустил весь этот маховик, ты начал мою травлю…
— Нет, Армитаж… ты все сделал сам. Ты сбежал с мисс Бирмингем. Ты воспользовался моим гостеприимством. Ты был готов принять два с половиной миллиона, которые я предложил тебе за фильм. Ты сам полез бить морду этому мерзкому репортеру. И еще ты влюбился в мою жену. Я в этом не участвовал, Армитаж. Ты сам принимал решения. Я не играл с тобой ни в какие игры. Ты стал жертвой своего собственного выбора. Жизнь, она такая штука. Мы делаем выбор, и вследствие этого выбора меняются обстоятельства. Кажется, это называется причинно-следственной связью, хотя я не силен в философии. Когда в результате неправильного выбора случаются дурные вещи, мы предпочитаем обвинять в этом внешние силы, злобную волю других людей. Но в конечном счете нам некого винить, кроме себя.
— Твоя аморальность, Флек, не может не восхищать. От нее дух захватывает.
— Точно так же я восхищаюсь твоим нежеланием признать правду.
— Которая состоит в чем?
— Ты сам себя подставил, Армитаж. Ты попал в…
— …расставленную тобой ловушку?
— …в ловушку, которую ты поставил сам. Но ты ничем не отличаешься от других людей. Потому что мы все постоянно ставим себе ловушки. Полагаю, причиной этому — сомнение. Потому что больше всего в этой жизни мы сомневаемся в самих себе.
— Что ты понимаешь в сомнении?
— Наверное, ты удивишься. С деньгами сомнение не исчезает. И чаще, наоборот, усиливается… — Он встал. — Теперь я должен…
Я перебил его:
— Я люблю твою жену.
— Поздравляю. Я тоже ее люблю.
Затем он повернулся и пошел к двери. Открыв ее, он повернулся и сказал:
— Увидимся в кино, Дэвид.
И ушел.
По дороге в аэропорт я отправил две эсэмэски на сотовый Марты, умоляя ее позвонить мне. Когда через семь часов я прибыл в Лос-Анджелес, на моем сотовом скопились десятки посланий от тех, кто когда-то входил в число моих коллег и друзей. Все поздравляли меня с выступлением по телевизору. Но единственного послания — того, которого я так ждал, от нее, — не было.
Я взял машину и поехал на побережье. На следующее утро я открыл «Лос-Анджелес Таймс» и обнаружил в разделе, посвященном искусству, пространную статью под заголовком «Тео Макколл и искусство мести по-журналистски». Материал для статьи подбирался очень тщательно, использовались самые надежные источники. В конечном счете сомнительные методы Макколла были разоблачены, равно как и его пристрастие к очернению людей и разрушению карьер.
Журналистам удалось раскопать подробности из личной жизни своего коллеги. Например, Макколл всем рассказывал, что окончил престижный Колледж Троицы в Дублине, хотя на самом деле еле-еле доучился в средней школе. Как выяснилось, он бросил двух женщин, после того как они забеременели, и затем отказался платить алименты. Имелись также данные о том, что его прогнали из Эн-би-си за профнепригодность — он действительно не мог написать ни одного стоящего сценария. Примерно за год до появления на экранах сериала «Продать тебя» он выдвигал идею ситкома, которая никуда не привела. «Неудивительно, что он затаил злобу на Дэвида Армитажа и его крайне популярное шоу», — писала газета.
