– Мэм, – негромко говорил такой громила, что Боден против воли завистливо восхитился.
Броня – бронёй, но её ведь на что-то надели, и этого чего-тот было… много.
– Мэм, я её нашёл. Пришлите Кима, дело совсем плохо. Умирает, похоже. Нет, при мне не убивали, наоборот, тут парнишка один помочь пытался, кажется… обзывается ещё, кавалерием назвал! Полморды в крови, но ран на голове я не вижу. Сейчас… эй, ты!
Но обалдевший Боден только таращился на повернувшегося к нему бойца, точнее – на левую сторону его груди.
– Грифон, – просипел, наконец, Радар, когда к нему вернулось какое-то подобие голоса. – Мать твою так, грифон!
– Ну да, грифон, – отозвался человек в броне. Под золотым изображением грифона на комбезе было написано «Дерринджер», а сержантские лычки говорили сами за себя. – Что, никогда не видел?
– Не видел. Трина сказала – отдай, мол, меня и шефа первому же грифону, который залетит… а я решил – бредит, бедолага…
– Шеф – это вон тот, под окном? – деловито осведомился Дерринджер, но ответить Радар не успел: в спальне аббата появилось ещё одно действующее лицо. И оно – лицо это – определённо стоило того, чтобы обратить на него самое серьёзное внимание.
В дверях стояла, несомненно, соплеменница Катрины Галлахер, держащая под мышкой тактический, явно командирский, шлем. Белые ресницы и брови, белый уставный ёжик Легиона и неожиданно чёрные стрелки, отчёркивающие глаза цвета самых дорогих изумрудов. Убийственное сочетание.
– Она всегда была сторонницей краткости, – заметила одна из самых роскошных женщин на памяти Жана Бодена, а это говорило о многом. Голос был низким, практически мужским, а вот лицо безусловно женским, скорее сильным, чем красивым, и всё-таки красивым тоже. – Значит, отдать грифону? Ну, считай, отдал. Дальше?
– Мне… – Радар нервно откашлялся. Его, вызывающее зависть у всего Большого Шанхая, умение обращаться с дамами трусливо виляло сейчас поджатым хостом и норовило спрятаться за спину осмотрительности. – Мне надо связаться с капитаном Эрни Дюпре…
– Да что ты говоришь? – ухмыльнулась женщина, приближаясь, и Боден понял, что попал по полной программе.
Потому что на левом плече бронекомбинезона сверкала золотом капитанская косая штриховка, а пониже грифона на груди значилось: Э. Дюпре.
– Я – капитан Эрнестина Дюпре, – подтвердила очевидное подошедшая вплотную хищница. – Что ты должен мне сказать?
– Пере… передать привет от Локи.
– Передал. Ещё что-нибудь?
– Локи меня рекомендует.
– Даже так?
Капитан Дюпре хмыкнула, то ли недоверчиво, то ли одобрительно, не разобрать, но тут её довольно бесцеремонно отодвинул в сторону ещё один боец.
– Ходок, исчезни! – буркнул он, смуглый и узкоглазый, опускаясь на колени перед Катриной Галлахер и нетерпеливо отдёргивая одеяло, так заботливо подоткнутое Боденом несколько минут назад. – Посмотрим, что тут у нас.
Дальше Радару оставалось только наблюдать. Наблюдения не радовали. Сначала врач – а кем ещё мог быть свежеприбывший? – выругался, громко и витиевато. Отрекомендованный Ходоком сержант Дерринджер, снявший шлем и оказавшийся таким же котом, как Трина, усмехнулся одновременно с грозной капитаном Дюпре. Но чем дольше продолжался осмотр, тем тише ругался врач, и тем мрачнее становились лица присутствующих. Наконец медик и вовсе замолчал, продолжая свои загадочные для непосвященных манипуляции в полной тишине.
– Плохо, Ким? – негромко поинтересовалась капитан, когда тяжеловесный, почти кубический капрал захлопнул объёмистый кейс и поднялся на ноги.
– Швах, – коротко буркнул медик. – Сердце под замену однозначно, её собственное продержится неделю в лучшем случае. Почки мне тоже не нравятся, печень на ощупь вообще никуда не годится, а диагност… ну да. Полиорганное поражение почти сорок процентов и растёт на глазах, это вообще как? Не понимаю, что с организмом. Тут, похоже, такие эксперименты ставили, что хоть стой, хоть падай. По-хорошему, вообще всю начинку надо менять. Включая мозги… чтобы не совалась в такие…
Видно было, что Ким мучительно подыскивает определение, и не находит.
– Да ладно, печень, почки… ерунда, это потерпит. Но где, где я за неделю найду ей сердце? И куда засуну на время поисков?! С тем, что имеется, она и одних Врат не переживёт!
– У меня есть сердце, – тихо, но очень отчётливо донеслось с пола.
И десантники в один голос рявкнули «Локи!», но вопль Радара «Трина!» заглушил всех троих.
Потом, спустя месяцы и даже годы, Жан Боден по прозвищу «Радар» частенько вспоминал тесную комнату, залитую кровавым светом из узкого стрельчатого окна и людей, столпившихся над – это было предельно ясно – сестрой по оружию. Вспоминал, и думал, что он везунчик. Как ни крути.
– Ким! – улыбнулась похожая на труп драной кошки девица, не делая, однако, попыток приподняться. Знающим её людям это говорило о многом, и все без изъятия слова и выражения были нецензурными. – Ты же, вроде, собирался уходить и открывать частную практику…
– Ну, собирался, – пробурчал несколько смутившийся медик, снова опускаясь на колени. – Вот, мэм капитан отговорила… и потом, в Дивизионе знаешь, сколько практики?
Девушка слегка повернула голову, врач посторонился, и вперёд выдвинулась капитан Дюпре.
– Ты смотри… – тихонько восхитилась Катрина Галлахер, которую все тут называли Локи. – Стерва! Как живая!
Боден поперхнулся: сам он, при всей свой общеизвестной на Шанхае удали в том, что касалось противоположного пола, поостерегся бы фамильярничать с Эрнестиной Дюпре. Особенно так рискованно.
– Но-но! – то ли грозно, то ли шутливо пророкотала капитан, нависая над старой знакомой Радара. – Без наглости! Ким, ты Локи чего такого вкатил, что она хамить начала?
Капрал покачал головой, снова оттеснил старшего офицера и пристально вгляделся в норовящие закатиться глаза.
– Она не хамит и тем более не наглеет. Она, похоже, малость путается в реальности… и хорошо, если только малость. По-моему, Дитц думает, что вы ей снитесь, мэм. Ничего, это пройдёт, особенно если сердце действительно есть. Где оно, Локи? Локи, ау! Ким вызывает Локи, приём!
– На Большом Шанхае.
– Ну, в принципе… если где-то быстро раздобыть «Второй Шанс»… можно успеть.
Тут Радар, которому поднадоело лежать бессловесным кулем, попытался привлечь внимание к своей скромной персоне, и это ему удалось. Трина, выглядевшая по-прежнему плохо, но уже малость получше свежей покойницы, что-то то ли пропела, то ли промяукала на незнакомом Радару языке, и Дерринджер негромко, но отчётливо поинтересовался на интере:
– Уверена?
– А он что, привет передать не успел? – удивилась девушка, так же переходя на интер.
– Успел.
