Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
– Это за много недель первое, что ты не в воздух сказала, а мне. После… после скандала.
– Я знаю. Прости.
– Да что там «прости». Надо двигаться. Надо срочно оглашение делать. Потом свадьба – и кончится этот бред. Я знаю, они там все вообразили, что долгая помолвка будет мудрей и так далее… Не только твой отец, мне и викарий уши прожужжал. Но так больше нельзя. Или мы женимся, или нет.
– Мы можем и до конца триместра пожениться.
– Можем. Мы вообще можем делать то, что хотим. На медовый месяц и прочую чушь так и так денег нет. Ты можешь продолжать работать. Но отдаляться вот так, бледнеть, сереть – я тебе не дам.
– Дэниел!
– Что?
– Он взял пылесос?
– Пылесос? Я же на кухню его… Нет-нет, это Малькольм. Он думает, что он и есть пылесос. Давай так: я буду слушать, что он там делает, а ты слушай меня. И скажи, что мы выиграем, если будем ждать да тянуть?
– Может быть, он… может, папа придет в себя. Или ты поймешь… что ошибся. Или у меня пройдет это… я ведь себя мертвой чувствую.
– Сомневаюсь. Очень сомневаюсь по всем пунктам. Но это-то меня и тревожит: он хочет, чтобы ты надеялась – вдруг, мол, папа опамятуется? Потому и не доходит до крайнего безобразия. Но он не изменится. А ты просто себя мучишь, и черта с два я буду на это смотреть. Я хочу, чтобы ты была как в тот день у моря. Живая, а не серая. Я знаю, какая ты настоящая, и я хочу тебя такой.
– А если это только ты? Все, что у нас есть, – ты создал один? Мне кажется, из меня жизнь выбили когда-то в детстве, так давно, что я и не помню…
– Нет, это неправда. Я знаю тебя. И если понадобится, я тебя волоком потащу к алтарю…
Она уткнулась лицом в его мокрое плечо. Он был словно окутан тонким и теплым паром, восходившим от жаркого источника внутри. Приникнув к нему, Стефани наконец отдыхала.
– А я ходила к викарию, как ты сказал. И понравилась – вот ведь я мошенница!
– Конечно понравилась: у тебя чу́дные манеры и ты любишь Джорджа Герберта[219]. На твой счет он спокоен, ты не враг. Это я – враг.
– Что за глупости!..
25. Хорошие жены
Дэниел принялся за работу: нужно было осуществлять свадьбу. От Стефани помощи почти не было, она только соглашалась на все, что он предлагал. Он и злился на нее немало, и жалел, видя, что она уже ни в чем не уверена, включая его и себя. Ничего, раз он должен один, значит нужно просто действовать быстрей. У него была битва с викарием из-за оглашения и потом еще одна – из-за переезда в Аркрайт. Викарий говорил, что Церковь должна сохранять позиции и что соцработники не любят, когда вторгаются на их территорию. Дэниел в ответ рокотал, что Христос учил и делал по-другому. Он знал, что викарий физически страдает от производимого им шума и, если рычать погромче, согласится почти на все, лишь бы Дэниел умолк и удалился. Поэтому рычал. Рычал и насчет оглашения, хоть втайне опасался, что тут у викария припасен некий неведомый козырь. Но Дэниел был человеком воли, и во вторую неделю мая викарий, нервно глянув поверх хора на своего сумрачного курата, произвел первое оглашение. Стефани Джейн Поттер, девица, в церкви отсутствовала. Прихожане зашептались. Дэниел грозно воззрился на них.
Впрочем, он вскоре обнаружил, что у него есть союзница. Уинифред восстала из быта, как стареющая валькирия, и тоже принялась творить свадьбу. В конце апреля и в мае Билл держался неровно и норовил ускользнуть. Он подолгу просиживал в школе и еще дольше – со взрослыми слушателями в горняцких пабах. Он делал неожиданные подарки: в основном книги, в основном Стефани – и стоял с влажными глазами и зло поджатым ртом, ожидая благодарности, которую все трудней становилось высказывать. В месяце мае он подарил дочери: «Исповедь оправданного грешника»[220], «Божественную комедию», «Логико-философский трактат» Витгенштейна[221] и «Заметки к определению понятия „культура“» Т. С. Элиота. «Заметки» у нее уже были, и она отдала их Фредерике. Совершенно непонятно, говорила она Дэниелу: то ли это тайные подарки к свадьбе, то ли новые аргументы в споре, и без того раздиравшем ее душу. Дэниел признался, что о большинстве этих книг даже не слышал, и спросил, стоит ли ему их прочесть. Безусловно, нет, ответила она и снова канула в свою серую немоту.
Уинифред, быстро постигавшая уловки дипломатии, однажды вечером прямо спросила Билла, против ли он подготовки к свадьбе. Билл проорал, что уже сто раз говорил: пусть делают что угодно, только его не впутывают и с ним не советуются. И да будет ей известно, что в данную минуту он занят работой. Он ждал, что Уинифред поникнет и робко попробует тот же вопрос задать иначе, но Уинифред промолчала.
На другой день она отправилась к миссис Элленби, а затем – к миссис Тоун, супруге директора школы. Миссис Элленби не питала большой любви к Дэниелу. Он слишком много жег электричества, слишком глубоко заглядывал в души ближних и манкировал благотворительными ярмарками. Но она, как и все, симпатизировала Стефани, порицала Билла и питала страстный интерес к брачному церемониалу. Уинифред приоткрыла ей завесу над семейным противостоянием, тайно надеясь, что в надлежащей пропорции смешала собственные переживания, сострадание к дочери и стоическое приятие чудачеств супруга. Миссис Элленби была тронута и даже несколько польщена. Она любезно согласилась хранить у себя подарки для молодых и поздравительные послания, дабы не нарушался и без того непрочный покой семейства Поттер. Посоветовала портниху, кондитера и частную типографию для приглашений и прочего. Предложила лично заняться цветами для церкви и принять под своим кровом мать жениха…
Миссис Тоун была орешком куда покрепче. В дни общей молодости она сама предлагала Уинифред дружбу, приглашала на кофе и на обед. Уинифред чаще отказывалась и к себе не звала. Билл директора презирал, и она втайне от себя боялась, что, если Тоуны зачастят к ним по вечерам, муж изыщет способ устроить некий чудовищный афронт, после которого ее жизнь окончательно замкнется в четырех стенах.
Моника Тоун больше походила на директора, чем ее супруг. Она носила серые твидовые костюмы с блузками из дорогого шелка, коротко стригла черные с проседью волосы и имела оксфордский диплом (специальность – античная классика). Единственный сын четы Тоун в десять лет запнулся о скамейку на детской площадке, ударился головой и умер мгновенно. Мальчики в школе ее боялись, говорили, что у нее «ведьмин глаз». Миссис Тоун решительным шагом пересекала школьные лужайки, заменяла болеющих учителей и вела юмористический кружок в калверлейской тюрьме, где ее, похоже, любили.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
