Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
После ужина директор турнира раздал распечатанные записи партий, сыгранных за день. Бет принялась их изучать, поднимаясь на лифте в номер, и начала с партии Боргова. Две другие окончились вничью, но Боргов свою выиграл – решительно и бесповоротно.
* * *
На следующее утро водитель отвез ее к зрительному залу, где проходил турнир, другой дорогой, и теперь Бет увидела большую толпу на улице перед зданием; некоторые люди укрывались темными зонтиками от утренней мороси. Водитель высадил ее у бокового входа, как и в прошлый раз. Там тоже собрались поклонники – наверное, два десятка человек, – и, пока она шла к подъезду, горячо ей рукоплескали. Кто-то выкрикнул: «Елизавета Хармон!» – в тот момент, когда охранник закрывал за ней дверь.
На девятом ходу Дюамель принял неверное решение, и Бет немедленно этим воспользовалась, обездвижив его короля на поле перед ладьей. На время это лишило соперника свободы маневров, а она тем временем развила второго слона. Бет изучила его партии и знала, что Дюамель осторожен и силен в обороне. Накануне ночью она пришла к выводу, что надо терпеливо дождаться подходящей возможности и стремительно разгромить его позиции. К четырнадцатому ходу оба ее слона нацелились на его короля; к девятнадцатому она вскрыла для этих фигур диагонали. Дюамель защищался, умело используя своих коней, чтобы держать ее на расстоянии, но Бет вывела ферзя, и с этим он уже не справился. Его двадцатый ход был безнадежной попыткой отразить атаку. На двадцать втором Дюамель сдался. Партия заняла меньше часа.
Они играли на дальнем от выхода за кулисы краю сцены, Боргов и Фленту – на ближнем. Когда Бет проходила мимо их стола под приглушенные аплодисменты зрителей, которые старались не мешать шахматистам, еще не закончившим партии, Боргов на нее взглянул. Впервые с той встречи на турнире в Мехико он целую секунду смотрел прямо ей в лицо, и этот взгляд напугал Бет до дрожи.
В каком-то странном порыве она, уже скрывшись за занавесом, остановилась на мгновение, а потом острожно вернулась на пару шагов и выглянула на сцену. Кресло Боргова оказалось пустым. Он стоял на другом краю и смотрел на демонстрационный стенд с финальной позицией партии Бет и Дюамеля. Одной рукой задумчиво тер подбородок, другую засунул в карман пиджака и хмурился, изучая положение на доске. Бет торопливо развернулась и выскочила в коридор за сценой.
После обеда она прогулялась по бульвару и по узкой улочке вышла к парку. Бульвар назывался улица Сокольники, и дорожное движение там было интенсивное – много машин и пешеходов. Некоторые люди внимательно на нее смотрели, кто-то ей улыбался, но ни один прохожий не пытался заговорить. Дождик закончился, распогодилось, и огромные угрюмые здания по сторонам улицы были уже не так похожи под ярким солнцем на тюремные корпуса.
В парке были обширные лесные зоны, настоящие чащобы; вдоль тропинок стояли чугунные скамеечки, на которых сидели в основном старики. Бет шла мимо них, стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды, пересекла несколько густых темных рощ, куда не проникали солнечные лучи, и внезапно оказалась на обширной поляне с разбросанными по ней треугольными клумбами. В центре поляны стояла постройка, напоминавшая длинный крытый павильон, а под его крышей за рядами столов сидели люди и играли в шахматы. Заняты были как минимум четыре десятка досок. Раньше Бет видела в Нью-Йорке – в Центральном парке и в парке на Вашингтон-Сквер – пожилых шахматистов, но никогда в таком огромном количестве. Здесь же целая толпа игроков заполнила павильон, по размерам подобный ангару, а те, кому не хватило места внутри, сидели с досками на лестнице.
Бет помедлила на стертых мраморных ступенях, ведущих в павильон. Рядом, там же, на ступеньках, примостились два старика с обшарпанной шахматной доской. Один, постарше, лысый и беззубый, играл королевский гамбит; второй использовал против него контргамбит Фалькбеера. Бет эта схема казалась старомодной, но с тем, что игра идет утонченная и сложная, она поспорить не могла. Старики на нее не смотрели – она поднялась по лестнице мимо них и вошла под навес.
Здесь стояли четыре ряда бетонных столов с нарисованными на них краской шахматными досками, за каждым сидели по два игрока, все мужчины. Кое-где за их спинами собрались группки зрителей и непрошеных советчиков. Но разговоров было мало. Издалека долетали радостные крики детей, звучавшие по-русски точно так же, как на всех остальных языках. Бет медленно шла между двумя рядами столов, дыша табачным дымом, поднимавшимся струйками из трубок шахматистов. Некоторые вскидывали взгляд, когда она проходила мимо, и ей даже показалось, что у кого-то на лице мелькало узнавание, но никто с ней не заговорил. Эти люди были старыми, очень старыми – большинство, наверное, помнили революцию. И одевались они в темных тонах, даже хлопчатобумажные летние рубашки были темно-серыми. Они походили на всех стариков в мире – десятки инкарнаций мистера Шейбела, играющие партии, которые никто и никогда не удостоит вниманием. На многих столах лежали выпуски «Шахмат в СССР».
Около одного стола Бет задержалась – позиция на доске показалась ей любопытной. Это была атака Рихтера-Раузера в сицилианской защите. Бет в свои шестнадцать лет написала о ней скромную заметку для «Шахматного обозрения». Соперники играли правильно, а в расположении черных пешек были легкие отклонения, которых она нигде раньше не видела. Однако в таком варианте определенно просматривался смысл. Это были шахматы высокого уровня. Первоклассная партия, разыгранная двумя стариками в дешевой рабочей одежде. Тот, который играл белыми, сделал ход королевским слоном, поднял глаза на Бет и нахмурился. Ей вдруг стало ужасно неловко: девушка с модной в Америке прической, в дорогом кашемировом свитере, в нейлоновых колготках и светло-голубой юбке стоит среди всех этих русских стариков. Одни только туфли-лодочки на ней стоили не меньше их ежемесячной пенсии.
А потом морщинистое лицо смотревшего на нее старика вдруг просияло и расплылось в широкой беззубой улыбке. «Хармон? Елизавета Хармон?» – спросил он, и Бет в изумлении сказала по-русски: «Да». И прежде чем она успела понять, что происходит, этот русский вскочил, бросился к ней и обнял, радостно повторяя: «Хармон! Хармон!» Вокруг них мгновенно образовалась толпа стариков в серой одежде, и все они улыбались, протягивали к Бет ладони, желая пожать руку, и десяток человек обращались к ней одновременно по-русски.
* * *
Партии против Хельстрёма и Шапкина были тяжелыми, беспощадными и утомительными, но ни разу ей не угрожала опасность мата. Работа, которую она проделала за последние полгода, изучая шахматы, принесла плоды – Бет так основательно выстраивала дебюты, что преимущество сохранялось за ней и в миттельшпилях, и она шла вперед, пока соперник наконец не сдавался. Хельстрём плохо принял поражение и ушел, не сказав ей ни слова. Зато Шапкин оказался вежливым и очень достойным человеком – признал победу Бет со всем уважением, хотя она разнесла его вдребезги, решительно и безжалостно.
На турнире каждый игрок должен был сыграть семь партий. Участникам раздали списки пар после ознакомительной речи директора в первый же день, и Бет положила свою копию в тумбочку у кровати, рядом с пузырьком зеленых таблеток. В последний день ей предстояло играть белыми против Боргова. Сегодня ей выпали черные фигуры и Лученко в качестве соперника.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
