Потушит солнце лев великий,Проглотит мир, пылающий в огне,Под лапами взрастет лес непроходимый, дикий,И длинный хвост не даст житья луне.Я пробежала взглядом по стихотворению, написанному желтой краской на стене класса, и оглянулась. Теперь вместо стеллажей и склянок в магазинах рядами стояли скамейки и парты: за ними восседали дети прайдеров от восьми до двенадцати лет, ожидая учителя. Школьная программа здесь ничем не отличалась от обычной, разве что уроков истории в несколько раз больше. Вот-вот должно было начаться очередное занятие. Кажется, география, которая сводилась к обучению навыкам выживания и которую преподавал Бобби. Он опаздывал, и я ждала его, скитаясь у входа. Мина у него была такой кислой, что сомнений не оставалось: детей он не выносит так же, как быть их учителем.
– Бобби, – перехватила его я, следуя совету записки в кармане. Тот попытался проскочить мимо, раздраженный, но я упрямо перегородила ему проход в класс.
– Чего тебе, орнитолог?
Этого было достаточно, чтобы прийти к логичному умозаключению: мою тираду о шахтерах и клетке он усвоил, и с таким раскладом я вряд ли могла уповать на его подсказку. Но, наивная, я все равно спросила:
– Я переживаю за Криса, не видела его с самого Рождества. Не знаешь, куда он мог запропаститься?
– Наверно, кувыркается где-нибудь с новой пассией, у которой мозгов поменьше, а грудь побольше, – с издевкой ответил Бобби и, отодвинув меня от двери, прошел в класс. – Мое дело ведь – это чистить перья клювом да трещать. Удачных поисков.
Дверь перед моим носом захлопнулась, и я закатила глаза, удаляясь.
Уже скоро ноги отваливались от долгой ходьбы. Я обыскала весь аэропорт, и чугунная голова после бессонной ночи трещала, грозясь расколоться, как яичная скорлупа. Ни на постах, ни в лаборатории, ни где-либо еще не было никого, кто видел бы Криса с прошлой ночи. Тот словно испарился вместе с рождественскими украшениями, которые сняли сразу же, как отгремела последняя песня на вечеринке.
В спешке я перебилась на завтрак одной манной кашей, пропустила обед и теперь же с нетерпением ждала ужина: авось хотя бы на нем Крис появится. Время поджимало, и на еду его попросту не было. Последним пунктом моих поисков числился микроавтобус на закрытой парковке. Охрана отказывалась пускать меня туда, но «метка ловца» открывала все двери – синие проколы от капельниц, когда я задрала рукав. Почему-то они рассказывали людям обо мне больше, чем мое имя.
Фургон Криса был самым дальним – красный и облезлый, похожий на кусок хлама, где он ночевал. Я не понимала, почему ради него Крис отказался от просторной комнаты или личного самолета. Под водительским сиденьем покоился чемодан с одеждой, а в дальнем конце висел крупный осколок зеркала. Крис смотрелся в него каждое утро, борясь с желанием побриться, а затем укладывая прическу. Наточенный станок и расческа лежали на тумбе по соседству. Он снял все сиденья и установил их в один ряд, укрыв простыней и одеялом, как койку. На шкафу лежали пустые обоймы с надколотыми статуэтками ангелов, а рядом, сложенные на стуле – черная рубашка и бежевые брюки, в которых Крис был на Рождество. Он заходил сюда, но было это, судя по всему, уже давно.
Вернувшись в главное здание аэропорта, я сдалась: мой план провален, даже не начавшись. Я была близка к нервному срыву, и спасти меня могли лишь две вещи – или сон, или отдых. Выбрав последнее, я отправилась в душевую.
Ту, что находилась прямо за нашей комнатой, почти никто не посещал, кроме меня и Джесс. Вот и сейчас здесь было пусто и темно – идеальное место, чтобы спрятаться от собственных мыслей. Скомкав вместе с листком джинсы и футболку, я швырнула их в раковину, а затем встала под душ.
