Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
В сороковые — пятидесятые она носила шитые-перешитые меха, которым регулярно продлевала жизнь. Семь лет кряду проходила в «старом облезлом манто», которое прежде принадлежало ее тете Суламифи Мессерер. Когда-то это была симпатичная вещица, сшитая безымянным мастером средней руки из добротной серой каракульчи. Теперь оттенок едва читался, подкладку много раз меняли и называли эту вещь «манто» скорее в шутку, кисло иронизируя.
Периодически оно попадало в мастерскую театрального скорняка Миркина на починку. И каждый раз, когда Плисецкая тихонько, с извинениями, переступала порог его жреческой пещеры, завешенной дикими шкурами, начинался диалог, достойный пера Гоголя. Плисецкая на полупальцах семенила к столу, у которого камлал Миркин, вытаскивала шубку и под неодобрительное сопение скорняка раскладывала ее на столе. «Опять», — гундел жрец, глядя из-под очков. Плисецкая заикалась: «Да, мне бы вот… Здесь вот прорвалось. Надо бы, Миркин… поправить. Починить надо бы». «Но, барышня, сие невозможно, — входил в роль скорняк. — Это черт знает что такое, а не вещь. Ее надобно уже того — в расход. Починить никак невозможно-с».
Плисецкая не отступала — Акакию Акакиевичу ведь удалось уломать Петровича. Миркин уступит, нужно терпение. После нескольких туров вокруг манто, уговаривания и щедрых доз женского обаяния скорняк театрально сдавался, сопел, гундел, важно отдувался: возьмет, сделает, ладно. Закусив губу, он терпеливо, волосок за волоском перебирал истлевший мех, слегка укорачивал, чтобы не осыпался низ и не облысели бортики. Аккуратно вшивал клинья. Делал шубку на два-три года моложе.
Майя Михайловна не только продлевала жизнь своим «соболям». Иногда ее истертые советские шубы помогали выживать друзьям.
Эту историю я знаю от моей бабушки Ольги Николаевны Пуниной. Еще в 1920-е годы она коротко познакомилась с Лилей Брик. Тогда они обе увлекались искусствоведом Николаем Пуниным. Брик ненадолго стала его любовницей, а бабушка вышла замуж за его младшего брата Льва, моего деда. В послевоенное время, когда Ольге Николаевне удавалось выбраться в Москву, она виделась с Лилей Юрьевной, ее супругом, писателем Василием Абгаровичем Катаняном, и его сыном Василием, режиссером. Вспоминали веселые двадцатые, Маяковского, Ахматову, Пунина (бабушке казалось, что Брик все еще его немного любит). Говорили о современной музыке, балете, о Плисецкой, которую, конечно, обожали. Однажды рассказали бабушке историю о том, как балерина спасала Василия Катаняна-младшего и его маму Галину Дмитриевну от голода.
Это было, кажется, в самом конце сороковых. Тогда Плисецкая носила элегантную шубу из чернобурки, за которую несколько раз получала мягкий выговор от руководства Большого театра за «некомсомольский» вид. У Плисецкой в ту пору был весьма скромный заработок, средств не хватало, но она умела помочь и своей семье, и друзьям.
Хороший знакомый Вася Катанян, только окончивший ВГИК, обратился к ней со стеснительной просьбой дать немного в долг. Им тогда жилось нелегко. Отец Василий Абгарович в конце тридцатых ушел к Лиле Брик, и мать наотрез отказалась с ним видеться и принимать от него помощь. Лиля Юрьевна, дама свободная от старомодных «принсипов», искренне не понимала этого решения, пыталась их примирить, звонила, утешала: «Ну и что, Галочка, подумаешь, ну, поживет у меня, потом к вам вернется. В этом нет ничего…» Мать даже не дослушивала — бросала трубку.
Словом, денег у Катанянов не было, и Василий попросил взаймы. Что делать? Балерина тоже едва сводила концы с концами, но отказать нельзя. Шуба! У Плисецкой ведь есть шуба из чернобурки, неплохая, еще не тронутая тлением и Миркиным. А что, если ее заложить в ломбард? Лето не за горами, шубе все равно пылиться на антресолях. Катанян-младший с благодарностью принял помощь и сделал как договорились: отнес вещь в ломбард и получил нужную сумму. Через месяц дела у Катанянов наладились, они выкупили шубу и вернули ее владелице. Но деньги быстро закончились, и Плисецкая опять вытащила шубу, и опять был ломбард… Эта операция повторялась, по словам Катаняна, несколько лет кряду. А потом, когда чернобурка совсем истлела и Миркин наотрез отказался ее оживлять, Майя отдала ее своей маме, и та украсила полоской меха воротник своего жакета.
Великая собирательница
Лиля Юрьевна Брик, для друзей просто Лю, была страстным коллекционером, особенным, искусным. Лиля Юрьевна собирала людей — только ярких, только талантливых, известных, интересных и, конечно, удобных самой Лю.
Время начала коллекции: 1920-е годы. Место хранения: Москва. Характер единиц хранения: таланты и гении разных национальных и политических мастей. Количество единиц хранения — в графе поставлен прочерк. Этого не знали ни сами экспонаты, ни те приставленные к Брик «друзья в штатском», гости поневоле, которые вели учет бриковскому собранию, тихо участвовали в беседах и передавали услышанное куда надо. Такие друзья были неизбежны, с их молчаливым присутствием мирились и о делах политических на Кутузовском проспекте, в новой просторной квартире Лю, не говорили, все больше перемигивались.
Свою примечательную коллекцию Лиля Юрьевна собирала скрупулезно, вдумчиво, ревностно и очень долго, начиная со злых авангардных революционных времен. Сначала приглядывалась к заинтересовавшей персоне, примеряла ее масштаб к своему. После собирала информацию и, убедившись в бесспорных достоинствах особы, в ее неоспоримом таланте, делала первый шаг к приобретению — предлагала дружбу и приглашала на свои «квартирники». В разные годы ее гостями (экземплярами коллекции) были Маяковский, Эйзенштейн, Крученых, Мейерхольд, Родченко, Хлебников, Пунин, Пудовкин, Симонов, Параджанов, Картье-Брессон, Арагон, Леже, Неруда, Ив Сен-Лоран. На вечерах у Лю бывал и мой дядя, французский музыковед Ростислав Гофман, приезжавший в Москву по делам Союза композиторов.
Каждый гость оставлял Брик что-то на память, и с годами салон на Кутузовском превратился в хранилище шедевров. Здесь были картины Пиросмани, Шагала, Леже, Штернберга, рисунки Митурича, Тышлера, Маяковского, Альтмана, Григорьева, фотографии Родченко и Картье-Брессона, книги с дружественными автографами, стихотворные посвящения, ценные подарки, в том числе ювелирные украшения, которые Брик так любила, и сотни милых безделиц, за которыми — анекдоты, истории, главы чьих-то красивых биографий.
Но коллекция не была музейной. Она жила в приятном богемном подвижном хаосе: «экспонаты» то появлялись, то исчезали — Лю вычеркивала их за провинности или когда теряла к ним интерес. На стенах возникали новые шедеврики, на столы, подоконники, полочки стайками слетались подписанные фотокарточки, книжицы, драгоценные парфюмы «только что из Парижа». Другие предметы волшебным образом испарялись. Увы, это их вечное богемное свойство и особая черта богемных гостей, которые не могли устоять перед притягательной и ценной красотой.
В квартире было уютно, интересно, весело и очень сытно: кормила Лиля Юрьевна щедро, по-царски, с большим придворным вкусом и тонким знанием старорежимного этикета.
И вот сюда, в это собранье пестрых глав мировой культуры, 31 декабря 1947 года попала Майя Плисецкая и стала жемчужиной коллекции Лю.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
