— Парламентер? — удивленно поинтересовался голос.
Я утвердительно кивнул.
— Оружие — на землю!!!
— И не подумаю… Отправьте гонца в лагерь и доложите барону Глайру, что к нему едет Аурон Утерс, граф Вэлш. Со свитой…
За сосной наступила тишина. А вот за придорожными кустами справа и слева от нас несколько раз хрустнуло.
— Э-э-э… не положено!!! Оружие — на зе-… - рявкнул часовой. И заткнулся на полуслове: судя по донесшемуся из-за дерева звону, неслабо получив по затылку.
Мгновением позже на дорогу выскочил рослый онгаронец с мечом наперевес, и, вглядевшись в мое лицо, учтиво произнес:
— Ваша светлость! Прошу прощения за грубость моего подчиненного — он молод и бестолков… Десятник Карл Ухват, первый десяток второй сотни Алой тысячи…
Я наметил движение головой, показывая, что принял извинение и снова превратился в изваяние.
— Простите, ваша светлость, вас тут… только четверо? — убрав меч в ножны, спросил десятник.
— Было семеро. Сопровождавших нас воинов Пограничной стражи Элиреи я отправил в крепость Крогг. Преследовать их нет необходимости — назад они не вернутся…
Десятник задумчиво посмотрел на меня, потом — на Воско и Нодра, и, задержав взгляд на мешке, скрывающем голову Илзе, поинтересовался:
— Это гражданин Онгарона?
— Нет…
— Что ж… Думаю, посылать гонца к его милости особого смысла нет… Следуйте за мной…
Я удивленно приподнял бровь:
— Взыскания не боитесь?
— Вы — Утерс, ваша светлость… — усмехнулся воин. — Вы никогда не лжете… Так что любой из тех, кто о вас слышал, сделал бы то же самое…
…Вылетев из штабного шатра, барон Алан Глайр оглядел меня с ног до головы, потом задумчиво подергал себя за ус и растерянно пробормотал:
— Мда… Честно говоря, не ожидал… Впрочем… Имею честь приветствовать вас в походном лагере армии Онгарона, ваша светлость!
Я учтиво поздоровался, и, не желая тратить время на пустопорожние разговоры, поинтересовался:
— Где бы мы могли поговорить?
Тысячник нахмурился, отодвинул в сторону входной полог и рявкнул:
— Совещание откладывается. Все свободны…
Из шатра тут же потянулись порядком удивленные сотники.
Дождавшись приглашающего жеста барона Глайра, я скользнул внутрь святая святых армии Онгарона, и, заметив, что на походном столе развернута карта, тут же развернулся к ней спиной.
Тысячник сконфуженно крякнул, зашелестел пергаментом, а потом виновато пробормотал:
— Спасибо, ваша светлость… Я, конечно, понимаю, что ваша Внутренняя стража тоже ест свой хлеб не зря, и что у вас наверняка есть точные данные о количестве и расположении наших войск, но…
— Пустое… — буркнул я. И тут же перешел к делу: — Барон! Я заехал к вам по дороге в Маллар. Я еду к его величеству Бадинету Нардирену, чтобы предъявить ему неопровержимые доказательства того, что убийства его вассалов — дело рук воинов Иаруса Молниеносного. На дорогу у меня уйдет дня три. Еще сутки — на предъявление доказательств. Мне бы хотелось, чтобы все это время армия Онгарона… воздерживалась от активных действий…
Тысячник снова дернул себя за ус, потом заложил руки за спину, сделал шаг по направлению к дальней стене… и тут же развернулся ко мне лицом:
— Граф Аурон, вы вообще понимаете, о чем просите?
Я утвердительно кивнул:
— Более чем…
— То есть вы считаете, что, выслушав вас, я должен грохнуть кулаком по груди, выскочить из шатра и пинками погнать своих солдат обратно за Чиграк? Забыв про полученный приказ и про вассальный долг?
— Я не прошу вас уходить… Вы можете ввести войска в Элкор, занять все деревни этого графства и даже дойти до Влара… Я прошу вас о другом: не чинить урон вассалам моего сюзерена и не проливать кровь мирного населения…
Барон застыл. Несколько раз качнулся с носка на пятку и обратно, а потом прищурился:
— Скажите, граф, а… сдача в плен семнадцатой сотни вашей Пограничной стражи — это аналогичная мера, принятая королем Вильфордом?
— Да: отойти от моста они не успевали. А вступать в бой им было запрещено. В общем, его величество сделал все, чтобы до выяснения истины между нами не пролилась кровь…
— То есть… если моя тысяча сейчас двинется на Арнорд, то не встретит никакого сопротивления?
— Не встретит. Если, конечно, ваши солдаты не сочтут врагами наших крестьян и купцов…
Тысячник хрустнул пальцами, зачем-то потушил одну из свеч и мрачно вздохнул:
— Знаете, граф Аурон, я… неплохо знаю вашего отца, поэтому скажу чуть больше, чем должен: я не верю в то, что вы сможете убедить его величество Бадинета в невиновности своего сюзерена. Палачи Тайной канцелярии Онгарона весьма хорошо делают свою работу и умеют докапываться до истины. В этот раз они превзошли самих себя, и… В общем, сына графа Гайоса, без всякого сомнения, убили люди графа Орассара…
— Скажите, барон, как вы оцениваете боеготовность Пограничной стражи Элиреи?
Барон чиркнул кресалом, зажег потушенную им же свечу и угрюмо посмотрел на меня:
— Вы хотите сказать, что вашим военачальникам нет никакой необходимости выгадывать эти самые четыре дня?
— Именно. Если бы король Вильфорд планировал с вами воевать, то первый удар нанесли бы не вы, а армия Элиреи… Где, по-вашему, она была бы сейчас?
— Пожалуй, с этим трудно не согласиться… — задумчиво пробормотал тысячник.
— Нам не с чего воевать, барон! — вздохнул я. — И… сто двадцать лет мира — достаточный срок, чтобы научиться друг другу доверять…
— Я доверял многим элирейцам… Так же, как и они — мне… — граф Арти снова потушил свечу и подул на обожженные пальцы. — Но сейчас, узнав, что вы пролили кровь вассалов моего сюзерена…
— Мой отец доверяет вам до сих пор… — перебил его я. — Именно поэтому я и стою перед вами! Барон! На одной чаше весов — четыре дня, которые ничего не решают. На второй — жизни тысяч наших и ваших солдат…
Барон испытующе посмотрел мне в глаза, и медленно, чуть ли не по слогам, произнес:
— Скажите, ваша светлость, вы уверены в том, что ваши доказательства остановят эту войну?
— Да…
— Что ж. Четыре дня у вас есть… Но…
Я пожал плечами:
— От сопровождения я не откажусь…
— Знаете, ваша светлость, вы очень похожи на своего отца… — усмехнулся барон Глайр. Потом подумал и добавил: — И… знаете, мне бы очень не хотелось оказаться в числе ваших врагов…
…Трое суток, потребовавшихся нам, чтобы добраться до Маллара, оказались одними из самых мрачных в моей жизни. На следующее утро после выезда из лагеря барона Глайра у Илзе начались женские недомогания. Найти карету оказалось несложно. А вот заставить ее передвигаться достаточно быстро — почти нереально. Карета вязла в грязи, садилась на брюхо и переворачивалась; у нее отваливались колеса и трескались оси; рвались постромки, шлеи и даже дышла, а кони, впряженные в нее, засекались, теряли подковы и ломали ноги. Кроме того, раза два-три в день нам приходилось уступать дорогу армейским обозам и подразделениям армии Онгарона, двигающимся к границе, и превращающих и без того разбитую дорогу в нечто, совершенно непроезжее.
