Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
– Я буду готова.
И она действительно была совершенно готова к назначенному времени.
День стоял прекрасный, теплый. Тина встретила Барашкова у подъезда с букетом нарциссов, в светлых джинсах, кроссовках и белой футболке. Поверх она накинула фисташковую ажурную кофточку, игриво застегнутую только на верхнюю пуговицу.
– Ну, развод и продажа холодильников пошли тебе только на пользу! Ты просто девочка! – удивился Барашков.
Они не виделись почти полгода. Только перезванивались. Он не врал. Тина действительно помолодела, похорошела, приобрела здоровый цвет лица, и веснушки на ее уже загорелом носу и щеках весело улыбались весеннему солнцу.
Она легко села в машину, высунула локоть в открытое окно. И несмотря на то, что они ехали к печальному месту последнего приюта для тех, кто уже окончил путь на земле, сердце ее рвалось из груди и радостно пело.
На кладбище они сделали все, что положено. На могиле Валерия Павловича стояла новая черная мраморная плита.
– Мышка дала деньги, оставшиеся от ремонта! – ответил Барашков на вопрос Тины.
Могилу кто-то уже успел убрать до них. Аркадий подправил скамейку, покрасил ограду. Тина поставила в трехлитровую банку нарциссы. Они немного посидели рядом, глядя на портрет Валерия Павловича, повспоминали. А вокруг шелестели ветками распустившиеся березы, бешено свистели очумевшие от весны соловьи, одуряюще пахло черемухой – жизнь, так высоко ценимая именно на кладбище, разливалась вокруг такой благодатью, что не хотелось и думать, что все когда-нибудь закончится и для них.
Назад ехали, одурманенные весной, медовыми запахами теплой земли и растений.
– Погуляем? – предложил Аркадий. – Неохота домой.
– Ну хорошо, – ответила Тина. – Только давай тогда погуляем в Центре. Тысячу лет уже там не была.
– Да запросто, – сказал Аркадий. – В Центре так в Центре.
И они поехали сначала вдоль Яузской набережной, потом вывернули через мост на Солянку, ввернулись в поток у Политехнического музея. На Лубянке сделали круг вокруг большой, еще голой клумбы, где когда-то одиноко стоял "железный Феликс", а потом Барашков по желанию Тины припарковал машину у памятника героям Плевны.
Они решили прогуляться пешком. На газонах зеленела трава. Стайками, как воробьи, на ней расселись то ли студенты, то ли наркоманы, а может быть, и те и другие. Женщины в оранжевых жилетах высаживали на клумбы первые маргаритки и анютины глазки. Почему-то в сквере не оказалось ни единой скамейки, и Тина предложила Барашкову пройтись пешком до Кремля. Аркадию было все равно, куда идти. Тина подняла упавшую на асфальт тополиную сережку, положила ее на ладонь и по дороге то и дело нюхала ее и рассматривала.
– Ты сейчас похожа на мою дочку, – заметил Барашков.
– Возможно, – беспечно ответила Тина. – У меня такое ощущение, что все последние восемнадцать лет были прожиты не мной, а просто приснились. Мне кажется, что никогда мне не было так хорошо на душе, кроме как в детстве. Я вернулась туда, откуда начинала свой путь.
– Я тебе завидую, – неожиданно сказал Барашков. – А вот сам изменить ничего не могу. Работаю, работаю, как вол, днем и ночью. Ничего не вижу вокруг. Вот сейчас иду с тобой, а на душе праздник. Такой чудесный день, такая весна, будто никогда до этого ничего подобного не было! Ужасно только, что Валерия Павловича больше нет. Мне кажется, что он понимал и ценил красоту жизни.
– Да, – отозвалась Тина.
Они прошли через площадь мимо раззвонившейся вдруг церкви Всех святых на Кулишках и вышли на Варварку.
– Как твоя дочка? – спросила Тина. – Готовится в медицинский?
– Слава богу нет! – ответил Аркадий. – К счастью, нам с женой удалось ее отговорить. А мы уже было думали квартиру продавать.
– А жить собирались где?
– У родителей. Но она одумалась. Ну невозможно же, Тина, всегда выбирать в жизни самые трудные и неблагодарные пути. Хватит того, что мы с женой принесли себя в жертву. Сама знаешь, в других вузах учиться и легче, и спокойнее, курса с третьего студенты начинают подрабатывать. А в медицинском что? На "Скорую помощь"? И пошло-поехало: опять день – ночь, день – ночь? Нет уж, хватит. Мы с женой за нее оттрубили. Да и потом, после шести лет учебы – еще два года клинической ординатуры. То есть всего восемь лет – и ты по-прежнему никто! Пока еще придет практика, опыт… Вон Мышка – умница, а дело-то у нее не идет!
– Не идет? Почему?
– Почему-почему! Все потому же. Оборудование есть, а опыта нет. Смертность выросла. Главный молчит, потому что нас ведь вывели из финансирования больницы. Мы вроде просто арендаторы. Он за нас официально не отвечает теперь, но, говорят, недоволен. Просто боится связываться с ее спонсором.
– А кто ее спонсор?
– Никто в больнице не знает. Главный молчит, и она молчит. Не спросишь же ее: это твой любовник дал деньги?
– Да… – протянула Тина, но Барашков понял: проблемы больницы теперь для подруги – где-то далеко позади.
Изогнувшаяся S-образно Варварка открывала перед ними свои сокровища, и Тина слушала Барашкова невнимательно. Она наслаждалась прогулкой. Проходя мимо черепичной крыши английского подворья, она игриво постучала пальцем по ажурной решетке, а потом, увлекая за собой Барашкова и еле увертываясь от мчащихся машин, перебежала на другую сторону, с интересом заглядывая в витрину оружейного магазина. Поравнявшись с галереей арок и полуколонн Кваренги напротив классического портика церкви святой Варвары и купив себе и Аркадию эскимо, Тина задрала голову куда-то вверх и показала рукой на окна второго этажа теперешнего торгового дома:
– Вот здесь когда-то была знаменитая поликлиника ухо-горло-носа, и мама водила меня сюда к очень известному доктору, когда у меня пропадал голос.
– Слушай, а правда, что ты когда-то профессионально пела? – спросил Барашков. – По больнице прошел слух, что ты ушла то ли в театр, то ли в церковь…
– Я и сейчас пою, – засмеялась Тина. – Для сестры. А в церковь я точно ходила. Два раза. Но мне там не понравилось. Когда люди вникают в какое-то дело, им сразу становится видна его изнаночная сторона. Церковь далека от совершенства, и благодати там не больше, чем у нас в больнице… В общем, ничто человеческое не чуждо и тем, кто считается приближенным к богу.
– Ты не религиозна? – спросил Барашков. – Сейчас все молятся, кого ни возьми.
– Почему не религиозна? – удивилась Тина и слизнула мороженое с руки. – Я верю. Мой бог – объективность. Показатели пульса, давления. Частота сердечных сокращений, остаточный азот, креатинин, лейкограмма, скорость оседания эритроцитов – вот моя религия, мое учение, мое существование. Это то, в чем я чувствую себя спокойно, уверенно. Я не молюсь на них, это моя среда обитания. Я не думаю, что кто-то руководит моими назначениями, когда я вписываю их в историю болезни. И судьба больного зависит от меня. За это я и несу ответственность. Иначе как же может врач отвечать за больного, если все находятся в божьей власти? Меня ужасно раздражают разговоры по радио, по телевидению о людях года, тысячелетия. Всегда среди них оказываются какие-нибудь рок-музыканты или артисты, про которых в журналах пишут, что они не стесняются стибрить что-нибудь с прилавков в магазинах, что плохо лежит. Ну, в крайнем случае еще выбирают спортсменов. Ни разу я не слышала, чтобы кто-нибудь предложил кандидатуру ученого. Да хоть Бутлерова, например, без которого не было бы ни органической химии, ни лекарств, ни даже синтетических наркотиков, без которых эти долбаные рок-музыканты сочинить ничего не могут. Или технаря, который придумал двигатель для тех самых машин и самолетов, на которых они передвигаются, чтобы давать свои чертовы рок-концерты. Хотела бы я посмотреть, как бы они загребали деньги, если бы им с их аппаратурой пришлось на телегах ездить. А врачи? Да что бы делали все эти звезды без врачей, которые изменяют им форму носов, наращивают бюсты, выводят из запоев и делают аортокоронарное шунтирование? Так и сидели бы по своим пивнушкам, кто в Ливерпуле, кто в Саратове.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
