— Слушаюсь, — откликнулась Тэсс, приводя в порядок волосы. — У меня и дома работы хватит на целый день.
— Даже мусор не выноси.
— Ни за что, пусть соседи хоть жалобу пишут.
— Тэсс, я серьезно.
— И я серьезно. — Тэсс выбрала рифленые золотые сережки в форме треугольника и вставила их в уши. — Ни на минуту из дома сегодня не выйду. Пиломенто будет здесь в восемь.
Бен посмотрел на нее: серовато-сизые брюки в обтяжку и свитер с высоким воротом.
— Это ты ради него так разоделась?
— Разумеется.
Бен подошел поближе, стал рядом, и она с улыбкой взглянула на сдвоенное отражение.
— С недавнего времени я выработала особый тип отношения к полиции. Кажется, он имеет все признаки одержимости.
— Да неужели? — Бен нагнулся и поцеловал Тэсс сзади в шею.
— Боюсь, что так.
Бен положил на ее плечи руки — вот так бы и держать, не отпуская.
— Ну и что, боишься?
— Нет. — Не переставая улыбаться, Тэсс повернулась к нему. — Ни этого, ни чего другого. — Заметив, что между бровей у Бена залегла складка, Тэсс разгладила ее. — Хорошо бы и ты ни о чем не беспокоился.
— Беспокоиться — моя профессия. — На какое-то мгновение он просто прижал ее к себе, предчувствуя, как трудно — а почему, даже толком не объяснишь, — будет нынче утром выйти за дверь, поручив Тэсс заботам другого. — Пиломенто — хороший парень, — сказал он, успокаивая не столько ее, сколько самого себя. — Молодой еще, правда, но всегда играет по правилам. Пока «он здесь, сюда никто не войдет.
— Знаю. Пойдем выпьем по чашке кофе, а то тебе пора.
— В четыре его сменит Лоуэнстайн. — По пути в кухню Бен еще раз мысленно проверил расписание, хотя и без того им обоим был известен каждый пункт. — Она работает по первому разряду. Выглядит, может, как симпатичная домохозяйка из предместья, но если туго придется, лично я о лучшем прикрытии и не мечтал бы.
— Говорю же, ни на минуту одна не останусь. — Тэсс вынула из буфета кружки. — На третьем этаже — пост, телефон прослушивается, напротив дома круглосуточно дежурит наряд.
— Знаешь, это тебе не два плюс два. Если он возникнет, постарайся не спугнуть его. На часах Бигсби, Родерик и Маллендор, потом мы с Эдом сменим их.
— Бен, лично я совершенно спокойна. — Протянув ему кофе, она повела его в столовую. — Я все продумала. Поверь мне — все. Пока я здесь, мне ничто не грозит.
— Он не знает, что тебя охраняют. Я вернусь около полуночи и воспользуюсь черным входом.
— Сегодня он должен появиться, я это чувствую. И когда он объявится, ты будешь здесь.
— Признателен за доверие, но, право, я бы нервничал чуть меньше, если бы ты волновалась чуть больше. И еще: никаких спектаклей. — Для убедительности Бен сжал ей руку, не давая поднять чашку с кофе. — Как только мы возьмем его, отправим в участок для допроса. Ты там совершенно ни к чему.
— Бен, но ты же знаешь, как важно мне поговорить с ним, попробовать достучаться.
— И речи быть не может!
— И сколько же ты собираешься держать меня на расстоянии?
— Столько, сколько потребуется.
Тэсс отступила. Пожалуй, стоит попробовать зайти с другой стороны. Еще на рассвете ее разбудила одна мысль и больше не дала заснуть.
— Бен, мне кажется, ты понимаешь этого человека лучше, чем сам отдаешь себе отчет в этом. Тебе известно, каково потерять человека, который является неотделимой частью твоей жизни. Ты потерял Джоша, он — Лауру. Нам неизвестно, кто она такая, но ясно, что она заменяла ему целый мир. Не говорил ли ты мне, что после смерти Джоша хотел убить его врача?.. Минуту. — Тэсс не дала себя прервать. — Ты собирался кого-то обвинить, кому-то отомстить. Не будь ты эмоционально устойчивым человеком, так бы оно, возможно, и случилось. Но все равно и боль, и злость до сих пор живут в тебе.
От этих слов, правоту которых отрицать было невозможно, Бену сделалось не по себе.
— Пусть так, но я же не вышел на улицу и не стал расправляться с людьми.
— Нет, ты стал полицейским. И может, не в последнюю очередь из-за Джоша — тебе нужно было найти ответы, исправить ошибки. Ты здоровый, уверенный в себе человек, и тебе хватило сил превратить самую, наверное, большую трагедию твоей жизни в источник созидательной работы. В противном случае, если бы не было у тебя этой внутренней стойкости, ясного ощущения добра и зла, что-то в тебе могло надломиться. После смерти брата ты утратил веру. То же самое, мне кажется, произошло и с ним из-за Лауры. Когда это было — год назад, пять лет, двадцать — неизвестно, но в какой-то момент он снова начал собирать утраченную веру по крупицам. Только крупицы не сходились. Он убивает, приносит жертвы — ради спасения Лауры, вернее, души Лауры. Знаешь, после твоего вчерашнего рассказа я много думала. Может, она умерла во грехе — в том, что церковь считает смертельным грехом, — и ей отказали в отпущении. Всю жизнь его учили тому, что без отпущения грехов душа попадает в ад. Он обезумел, он убивает, он приносит в жертву женщин, напоминающих ему Лауру. И в то же время спасает их души.
— Может, все это и так. Но факт остается фактом — он убил четырех женщин, и сейчас на прицеле ты.
— Два плюс два, Бен?
— Иногда бывает и так. — Бену становилось все больше не по себе оттого, что слова Тэсс проникали уже не только в ум, но и в душу. Он предпочел бы смотреть на это дело прямо, без психологии. — А тебе не кажется, что есть люди, которые так и рождаются со злыми сердцами? Разве муж говорит жене, что собирается на охоту за себе подобными, а потом отправляется в ближайший «Макдоналдс» и начинает палить по детям — и только лишь потому, что мать била его в шестилетнем возрасте? Разве человек превращает университетский кампус в стрельбище только потому, что его отец изменял матери?
— Нет, но наш священник не похож на обыкновенного убийцу, о котором ты говоришь. — Тут Тэсс чувствовала твердую почву под ногами и знала каждый следующий шаг. — Он ведь не наугад убивает и не просто так. Малыш, которого тиранили в детстве, может с равным успехом стать и президентом банка, и психопатом. Не верю я и в семена зла. Мы с тобой говорим о заболевании, которое, как считают все больше и больше врачей, вызвано химическими мозговыми процессами, разрушающими способность к рациональному мышлению. Времена, когда толковали о дьявольском наваждении, остались далеко позади, но еще шестьдесят лет назад шизофрению лечили удалением зубов. Потом стали применять сыворотку из лошадиного молока и клизму. И даже сейчас, в последнюю четверть двадцатого века, мы только нащупываем пути. Что бы ни было причиной его душевного заболевания, ему нужна помощь. Как и Джошу, и Джо была нужна.
— Но только не в первые двадцать четыре часа, — категорически заявил Бен, — и только после того, как мы покончим со всеми бумажными делами. К тому же он, возможно, просто не захочет с тобой встречаться.
